Тарле
Евгений Викторович
Северная
война и шведское нашествие на Россию
|
|
Меню:
Северная
война и шведское нашествие на Россию;
Бібліотека |
|
Глава III. 21
На шедшие отовсюду вести о жестокостях армии агрессора Петр отвечал
указаниями и напоминаниями о том, как вообще шведский король и его армия
относятся к русскому народу и как всегда относились, обращаясь с русскими
пленными с неистовой свирепостью, которую не проявляли к пленным других
национальностей. "Мы... некогда подданным его мучения никакова чинить не
повелевали, но наипаче пленные их у нас во всякой ослабе и без утеснения
пребывают и по христианскому обычаю содержатся". А в полную противоположность
этому "король шведский, наших пленников великоросийского и малоросийского
народа... у себе мучительски держит и гладом таить, и помирати допускает", и не
соглашается ни на какой размен, "хотя оное от нас, по християнскому обычаю,
сожалея о верных своих подданных, многократно предложено есть". Петр не
голословен: он приводит факты, безусловно точные, засвидетельствованные и
иностранцами. Он вспоминает, как после своей победы под Фрауштадтом (в 1706 г.)
"взятых наших в полон великоросийского народа ратных людей генералы (короля
шведского. — Е. Т.) на третий день после взятья... тиранским образом...
посечь и поколоть повелели" и истребили тогда действительно всех, да еще очень
мучительным способом. Вспоминает Петр и другие вполне точно доказанные поступки
(именно [661] только с русскими пленными), которыми
развлекался время от времени Карл XII. "А иным нашим людям, взяв оных, он,
король шведский, им палцы у рук обрубить и тако их отпустить повелел". Было и
так, что во время похода в Великопольше, когда король "на часть одну
малоросийских войск, в Великой Полши бывших, напал и оную розбил", то они
(побежденные) "видя изнеможение свое, оружие положя, пощады от него просили", но
он, король "в ругательство сему малоросийскому народу", приказал их всех
перебить, и именно бить палками до смерти: "немилосердно палками, а не оружием,
до смерти побить их повелел". Петр поясняет, почему он напоминает об этом
Украине: "как [и] ныне в несколких деревнях многих поселян, несупротивляющихся
ему, с женами и детьми порубить повелел"{152}.
---------------
{152} ЦГАДА, ф. Малороссийские дела, 1708г., д. 72, л.
27—28 об. Манифест государя Петра всему малороссийскому народу, в Глухове
изданный, ноября 6, 1708 г.; Письма и бумаги, т. VIII, в. 1, стр.
276—284. № 2816.
Задолго до открытой измены Мазепы его племянник Войнаровский со своими
казаками еще до появления неприятеля жестоко грабил поляков, дружественных
России, и Петр неоднократно писал об этом Мазепе. Он дважды требовал, чтобы
Мазепа распустил эту беспокойную ватагу по домам, с тем, чтобы они были готовы к
весне, когда шведы могут пойти на Киев, а то "зело жалуютца поляки на войск
малороссийских, которые под командою племянника вашего Венеровского (sic. —
Е. Т.), а особливо в грабеже добр графа Денова..."{153} Некоторые из этих казаков Войнаровского так и не
встретились с шведами вплоть до октября 1708 г., когда вместе со своим
начальником Войнаровским и гетманом Мазепой перебежали к Карлу XII.
---------------
{153} К. И. С. Мазепе. 1707 г., декабря 17.— Письма и
бумаги, т. VI, стр. 190, № 2107.
С своей стороны Петр энергично защищал украинское население от каких-либо
притеснений со стороны русских войск.
В документах, как опубликованных, так и остающихся еще в рукописях,
неоднократно встречаются решительные указы Петра и его генералов, запрещающие
какие бы то ни было беззаконные поборы с населения, рубку лесов без прямого
официального приказа и т. д. Петр грозит за нарушение этих приказов самыми
суровыми карами, особенно офицерам, которым грозит отдачей под военный суд за
попустительство или участие в этих правонарушениях. Иногда в указах поминается
"для устыжения" даже имя начальника воинской части, где замечено беззаконное
нарушение солдатами интересов местного населения. Так, подверглось такому
публичному осуждению, например, имя С. П. Неплюева, которому поставлены в вину
не только грехи "войск наших великороссийских", которые берут у жителей хлеб и
сено и производят потравы лошадьми и рубят лес в Глухове и Глуховском уезде, но
также и обиды, которые чинят обывателям "проезжие люди". Другими словами,
русское военное командование требовало, чтобы "в селах и деревнях
малороссийского народа" население чувствовало, что войска великороссийские [662] не только не будут обижать его, но являются защитниками
порядка и безопасности от любого вора и лихого человека{154}.
---------------
{154} цгада, ф. Малороссийские дела, 1708 г;, д. 119, л.
1—2. Отпуск указа государя Петра I к обретающимся в Глухове и Глуховском уезде
великороссийским военным людям о нечинении им в помянутых местах обид и излишних
требований в провианте и фураже. Дан... указ... в Лебедине, декабря в 20 день,
1708 г.
Петр жестоко преследовал грабеж украинского населения, которому иногда
предавались отдельные казаки и кое-кто из регулярной армии. Когда случился такой
грех в Ромнах, то ведено было "офицеров (по розыску. — Е. Т.) казнить
смертию во страх другим, а рядовых буде меньше 10 человек, то казнить третьего,
буде же больше 10 человек, то седьмого или девятого. Также накрепко розыскать о
главных офицерах, не было ль от них позволения на тот грабеж"{155}. Иногда эти эксцессы солдат объяснялись тем, что некоторые
обыватели навлекли на себя подозрение в симпатиях к изменнику Мазепе.
---------------
{155} Г. И. Головкин — майору Бартеневу. Генваря в 4 день
(1709 г.).— ТРВИО, т. III, стр. 67, № 66.
Повторными, всюду рассылаемыми указами Петр грозил солдатам наказанием, а
офицерам отдачей под военный суд за "своевольное" отбирание у жителей хлеба и
всякой живности. Особенно это отмечается, когда солдаты "малыми частями" и без
офицеров проезжают через деревни и местечки.
Такие указы обыкновенно упоминают конкретно, в каком именно местечке или
какой деревне произошли такого рода предосудительные действия{156}.
---------------
{156} ЦГАДА, ф. Малороссийские дела, 1708 г., д. 118, л,
1 и об. Сберегательной государя Петра I указ жителям Лютенки о нечинении им
никакого разорения. Дан... в Лебедине, декабря в 19 день, 1708 году.
Одним из самых вредоносных и опасных для шведов очевидных следствий народной
вражды к ним в Белоруссии и Украине было то, что как только шведы покидали
город, деревню, местность и шли дальше, устремляясь к своим далеким и
фантастическим целям, почти тотчас же эти только что покинутые места занимались
или русскими войсками, или вернувшимися из лесов и далеких селений укрывавшимися
от шведом жителями. Всякая связь армии с невраждебным миром тем самым
пресекалась. Правило Карла не заботиться об обеспечении тыла, а стремиться к
быстрейшему покорению страны, которая целиком должна превратиться в питательную
базу для армии, это правило, которое было ясно по его кампаниям в Польше и
Саксонии, здесь было совсем неприменимо. И здесь, в Белоруссии и Правобережной
Украине, как в Северской земле, так и в Гетманщине, Карл, конечно, понимал, что
прочный, укрепленный тыл был бы великим благом, но сил и возможностей для этого
абсолютно не было. Это с тревогой давно уже заметили и шведский командный состав
и солдаты. Едва только, например, шведы ушли из Ромен, русские сейчас же заняли
Ромны. Не успели шведы оставить Гадяч, как вернулись жители Гадяча и привели с
собой русский отряд. "Шереметев подошел ближе к реке Псел, в окрестностях
Краснополья, со всей пехотой, и он же занял гарнизоном Гадяч, непосредственно
после ухода шведов, так что мы оказались окруженными со всех сторон врагами, а
это вызвало необычайную дороговизну припасов", — [663]
пишет в своих поденных заметках участник нашествия Карла XII Адлерфельд,
употреблявший слово "дороговизна" вместо слова "скудость"{157}.
---------------
{157} Adlerfеld G. Histoire militaire de Charles
XII, t. III, p. 427.
В шведском лагере после занятия Ромен, а затем Гадяча отдавали себе отчет в
том значении, которое приобретала Полтава как желательный ближайший пункт, где
можно было бы надеяться, наконец, оправиться и отдохнуть.
Мазепа посылал воззвания из Ромен в Полтаву и к запорожцам ("запорогам"),
склоняя их перейти на сторону шведов{158}. В этот первый
месяц после раскрытия измены Мазепы русское командование, удостоверившись, что
"посполитые" казаки и землеробы преданы России, очень мало доверяло старшине,
полковникам, бунчужным, войсковым писарям и пр. и старалось, придержать в районе
расположения русских войск семейства таких лиц{159}. Народ
беспощадно разорял дома изменников, ушедших к Мазепе. Такой участи подвергся и
дом лубенского полковника и других.
---------------
{158} Там же.
{159} ЛОИИ, ф. 83, походная канцелярия А. Д. Меншикова,
картон 10, № 132. "... для того, когда жена его и дети у нас будут, то он нам
будет верен" — Письмо кн. Г. Волконского из Сорочинца А. Д. Меншикову, 1708 г.,
ноября 28.
С первых же дней водворения шведской главной квартиры в Ромнах начали
поступать сведения о грабежах, чинимых неприятелем. Король с фельдмаршалом
Реншильдом, первым министром Пипером, генерал-квартирмейстером Гилленкроком
стояли в городе Ромнах, генералы Лагеркрона, Круус, Штакельберг — в окрестных
деревнях, так что все бесчинства происходили прямо перед глазами всего шведского
начальства, вопреки утверждениям шведских хвалителей Карла XII, силящихся снять
с него личную ответственность за издевательства над русским населением: "И где
есть неприятели стоят и чинят великое разорение, скот и платье берут без купли и
сапоги також, у которых казаков находят ружья, ломают незнамо для чево и насилие
чинят над женским полом, а где застанут жителей, положено с двора по быку и по
четверти ржи"{160} , — так писал Ушаков 23 ноября Петру.
---------------
{160} Там же, № 111. Письмо А. Ушакова из местечка
Липовово (sic!—Я. Г.), 1708 г., ноября 23.
Тут следует пояснить слова "без купли". Как мы сказали, шведы местами,
отчаявшись в целесообразности одних только мер прямого насилия и грабежа,
предлагали населению плату за отбираемое добро. А уходя из занятого места,
отнимали полностью деньги, которые успели уплатить. Но в Ромнах, как видим, даже
и такую "куплю" шведские оккупанты сочли совершенно излишней церемонией.
Воззвание ("объявление") от шведского воинского комиссариата "к жителям
Малороссии" приглашало население "только бы они жили в своих домах покойно з
женами и детьми и со всеми их пожитками" и никуда бы не убегали ("без побежки и
безо всякого страху"). Жителям предлагалось продавать шведам "сколько можно
запасу". Но если посмеют укрываться ("в лесах себя с своими пожитки ховать") или
вообще вредить [664] ("оружием якую бы шкоду чинили"), то
за это жесточайше будут наказаны, и все у них будет отнято "бесплатежно и до
конца разорены будут". В воззвании (как и во всех прочих, выпущенных шведами)
говорилось о несправедливости войны России против Швеции и т. д.{161} Ни малейших результатов эти воззвания не имели, по
признанию самого неприятеля.
---------------
{161} Там же, картон 9, № 255 (на двух листах). Копия
объявления от шведского воинского комиссариата к жителям Малороссии.
Воюя в чужой и очень враждебно настроенной стране, шведам не удалось с самого
начала вторжения поставить разведку сколько-нибудь удовлетворительно. Да и как
это было сделать, если ни обеспеченного близкого тыла, ни связи с далеким тылом,
хотя бы с Литвой, если не с Польшей, у Карла XII не было, никаких гарнизонов он
расставлять уже не мог, хотя бы и хотел? После Лесной и в особенности после
двухнедельного вынужденного бездействия в Костеничах шведская армия, теряя
отсталых, которых истребляли крестьяне, шла, окруженная со всех сторон
невидимым, но внезапно показывающимся и дающим себя чувствовать врагом. Сзади
нее свободно шел, тревожа ее арьергард, но сам никем не тревожимый, Боур;
впереди — перед шведами — проходила кавалерия Меншикова и пехота и конница
генерала Инфланта, опустошая местность, с левого фланга чувствовалось постоянное
присутствие основных сил Шереметева, с правого фланга тревожили наезды и поиски,
посылаемые Меншиковым.
Шведы узнавали о событиях с большим опозданием. Они еще шли к Стародубу, не
зная, что русские войска генерала Инфланта уже заняли его. Они не уразумели, что
если бы Мазепа в самом деле был вождем восставшего против России украинского
народа, а не авантюристом, спешившим поскорее укрыться под крылышко шведов, то
ему вовсе незачем было являться, чтобы лично отрекомендоваться Карлу XII, а
нужно было, собрав преданное ему казачье войско (если бы оно у него
было), всеми силами защищать Батурин с его громадными артиллерийскими и пищевыми
запасами и уже там, отбросив Меншикова и Голицына с их слабым отрядом, поджидать
перешедшего через Десну короля с его армией. Но ничего этого шведы вовремя не
узнали и не сообразили. И плач Мазепы на реках вавилонских, когда он узнал о
полном уничтожении Батурина, о чем повествует спустя тринадцать лет Орлик в
своем письме к Стефану Яворскому, был единственной реакцией гетмана на этот
грозный, непоправимый удар.
Казаки, ушедшие с Мазепой к шведам, не годились даже для разведок, хотя кому
бы, казалось, и взять на себя эту роль, как не им, местным жителям, владеющим
языком? Но нет, вызывавшиеся на это дело уходили и никогда не возвращались, и
неизвестно было почему: потому ли, что их убивали крестьяне, или потому, что они
предавались на сторону Москвы.[665]
А русское главное командование, напротив, в течение всей войны было постоянно
осведомлено, в общем довольно быстро и точно, жителями сел и деревень.
"Сего моменту два мужика русских у меня явились, которые объявили, что они
были в полону. А взяты под Каробутовым и ушли из Ромна 17 дня и при них был в
Ромне Мазепа и 3 регимента шведских, и все из Ромна вышли, якобы идут к
Гадячу",— доносил Шереметев царю 19 ноября 1708 г.{162}
---------------
{162} [Б. П. Шереметев — Петру I]. Ноября 19, 1708 г. из
Тернов.— ТРВИО, т. III, стр. 19, № 22.
Таким образом, это важнейшее известие было доставлено бежавшими из Ромен
крестьянами. Собирались целые группы добровольных разведчиков:
"...малороссийский народ, пребывающих около сих мест, стал быть зело
благонадежен, и не токмо казаки, но и мужики к поиску над неприятелем сбираться
начали"{163} , — писал Шереметев царю из Лохвицы 20 февраля
1709 г.
---------------
{163} [Б. П. Шереметев — Петру I].— Там же, стр. 107—108,
№ 108.
Русское командование уже 4 декабря (1708 г.) знало из показания явившегося к
генерал-поручику Ренне казака Андрея Степаненко, что "гадицкий мужик" Федор
Дегтяренко сообщил о военном совете, бывшем у шведов в Гадяче, и о том, что ждут
приезда короля Карла и Мазепы и населению приказано "изготовить" яловиц, баранов
"по восьми тысяч" и всякого провианта{164}. Яловицы и
бараны остались праздным шведским мечтанием. Но показание о приезде короля с
армией из Ромен в Гадяч было совершенно правильно.
---------------
{164} ЛОИИ, ф. 83, походная канцелярия А. Д. Меншикова,
картон 10, № 167, 1708 г., декабря 4. Донесение казака Андрея Степаненко.
В конце декабря неприятель некоторое время из Гадяча не двигался. "А поход
свой остоновили шведы для великого морозу", — доносили и "мужики", и специально
подосланные лазутчики{165}. Пришли также сведения, что и в
Гадяче, куда шведы доставили из Ромен свой обоз, также "с хлебом нужда".
---------------
{165} Там же, картон 9, № 282. 1708 г., декабря 24.
Письмо К. Э. Ренне из Буравенки А. Д. Меншикову.
Декабрьские морозы этой исключительной по суровости зимы ничуть не охлаждали,
однако, рвения участников народной войны, и они сами часто просили русское
командование указать, где и к какому отряду войск им лучше бы всего было
пристать. "Притом же вашей светлости доношу",— писал Ф. Шидловский из Миргорода
А. Д. Меншикову 13 декабря 1708 г., — "сего малоросийского народу, как вижю
(вижу. — Е. Т.), собралось бы немалое число, только не х кому прихилится
(sic. — Е. Т.), не изволишь-ли, ваша светлость, мирогородского полковника
отпустить, чтобы они к нему збирались. А зело б их много собралось, хочай же и
не вскоре бы они были нам потребние, еднак бы они знали, что их противу
неприятеля требуют"{166}.
---------------
{166} Там же, картон 10,
№ 202. 1708 г., декабря 13. Письмо
Ф. Шидловского из Миргорода А. Д. Меншикову.
Народные выступления против шведов и мазепинцев продолжались неослабно и
дальше, весной и летом этого решающего года.
Так казаки Чугуева составили "партию" в 250 человек и, врасплох атакованные
27 апреля (1709 г.) изменниками-запорожцами, [666] одержали
полную победу, изрубили до полутораста изменников и в плен взяли 29 человек{167}. Карл был от Чугуева далеко, но шайки изменников-запорожцев
были близко, и жители Чугуева делали патриотическое дело, истребляя их так
успешно и организованно. Подобное же удачное для партизан-казаков дело произошло
спустя месяц под Ереским{168}.
---------------
{167} Это известие находим в напечатанной в 1849 г. части
записей П. Н. Крекшина, петровского писаря и "комиссара девятого класса по
подрядам", много записавшего по памяти, а много переписавшего из подлинных
бумаг, к которым был в конце жизни допущен в "кабинет дел и бумаг Петра
великого" по приказу императрицы Елизаветы. Записи, относящиеся к 1708 и 1709
гг., опубликованы в 1849 г. в 97 томе журнала Библиотека для чтения под
не вполне точным названием: Год из царствования Петра Великого. 1709. Из
записок Крекшина, стр. 35—102 отдела "Науки и художества".
{168} Там же, запись под 31 мая (1709 г.).
Посполитые крестьяне и казаки окрестностей Полтавы принимали живое участие в
налетах, жестоко тревоживших лагерь осаждающих. Карл XII негодовал на свое
войско за то, что оно недостаточно зорко и энергично борется против этой
серьезной беды: "Король Карл, видя партии войск царского величества не только на
его стороне реки Ворсклы, но и внутри станции войск его чинимые въезды и
убийства, причитал в несмотрение и оплошность своему генералитету, угрожая
впредь ежели таковые въезды войск московских явятся, за несмотрение судом
военным и положенными по тому суду казнями",— читаем в записях Крекшина под 27
апреля 1709 г.
Настроение народа вокруг Полтавы оказалось таким же, как и в остальной
Украине.
В Полтавщине еще в конце XIX в. сохранилось название "побиванки" за
курганами, в которых были похоронены шведские солдаты, перебитые украинскими
партизанами. Очень характерна эта традиция, двести лет передававшаяся от отца к
сыну.[667]
|
