Тарле
Евгений Викторович
Северная
война и шведское нашествие на Россию
|
|
Меню:
Северная
война и шведское нашествие на Россию;
Бібліотека |
|
Глава III. 2
Мы подошли к моменту вторжения шведов в Украину. И раньше, чем продолжать
хронологическую линию изложения, необходимо дать представление о том общем фоне,
на котором вырисовываются контуры всей картины.
Начнем с общей характеристики. Еще нет пока сколько-нибудь обстоятельной,
детальной, специальной истории социальных отношений на Украине во время
десятилетия, предшествовавшего Полтаве, не выявлен, например, фактический
материал о том, в чем именно выразилось личное и непосредственное участие Мазепы
в помощи крепостническим усилиям "державцев", хотя его полное сочувствие им (за
что тоже, конечно, его никогда не любила народная масса) совершенно несомненно.
Углубляться в эту особую, капитально важную и очень пока недостаточно
разработанную тему значило бы написать не главу о народном сопротивлении шведам
в год нашествия, а большое исследование, захватывающее последние десятилетия
XVII в. и первые — XVIII в., социально-экономической истории Украины.
Народное сопротивление агрессору на Украине в 1708–1709 гг. характеризуется
прежде всего теми, не поддающимися никакому кривотолкованию, обобщающими
оценками, которые мы находим и в переписке Петра, и в фактах, приводимых в
донесениях Меншикова (в драгоценном рукописном фонде Меншикова, хранящемся в
архиве Института истории Академии наук, и ЦГАДА, в фонде "Малороссийские дела"),
и в отрывочных показаниях, идущих с шведской стороны, и в некоторых уже изданных
материалах. Работа, посвященная нашествию 1708–1709 гг., вовсе не должна
скрупулезно приводить все случаи, характеризующие враждебное отношение населения
Украины к шведам, чтобы доказать, что народное сопротивление было налицо. Эти
разрозненные, случайно сохранившиеся факты имеют лишь иллюстрирующее значение.
Сколько бы отдельных известий, касающихся случаев столкновения в том или ином
месте крестьян или горожан с шведами, ни привести — все это не имело бы,
конечно, значения окончательного, неопровержимого доказательства, если бы у нас
не было прежде всего русских и шведских свидетельств обобщающего характера,
идущих от Петра, с одной стороны, и от штаба неприятеля, с другой.[563]
Те "историки" Украины, вроде пресловутого Андрусайка (Андрусяка), которые
работают ныне в Нью-Йорке и Бостоне, совершенно игнорируют историческое значение
материала отдельных дробных фактов народного сопротивления, якобы случайных,
недостоверных, недобросовестно изложенных и г. д. Но при этом они игнорируют
(конечно, совершенно сознательно, в целях извращения исторической
действительности) то основное, решающее обстоятельство, что эти отдельные,
дошедшие до нас (часто лишь счастливым случаем сохранившиеся, вроде поврежденных
водой или огнем документов драгоценнейшего фонда Меншикова в ЛОИИ**)
свидетельства подкрепляют основной яркий факт, который с такой радостью
подтверждает неоднократно в своих обобщенных;оценках Петр и который со своей
стороны сухо, неприязненно, нехотя приходится признать также шведам.
Эти украинские "историки" из Бостона, Нью-Йорка и Чикаго отрицают народную
войну против шведов и мазепинцев только потому, что никто не занимался ни в
шведском, ни в русском стане регистрацией и конкретным описанием отдельных
проявлений народного сопротивления против агрессоров и изменников. Они
прикидываются непонимающими, что означают неоднократные горячие хвалы Петра и
представителей высшего, среднего и низшего русского командования патриотической
верности и самоотверженности украинского населения. Они не желают также понять
постоянных жалоб шведов на то, что белорусские и украинские крестьяне закапывают
в землю свои запасы, "оголаживают" территорию, по которой движется неприятель, и
убегают в леса, несмотря ни на какие посулы и угрозы, ни на какие пытки и казни.
Эти горе-историки притворяются непонимающими, что если, например, шведские
летописцы и участники вторжения, вроде Нордберга или Адлерфельда, или позднейшие
шведские историки, вроде Лундблада, прямо говорят о непрерывных битвах
отступающих от Лесной шведов "с разъяренными жителями", то совершенно незачем
предъявлять источникам абсурдное требование, чтобы они подробно расписывали о
том, как эти непрерывные партизанские нападения происходили.
Этот факт враждебного отношения населения Украины, прежде всего крестьян и
массы городского населения, к шведскому агрессору история установила на самом
несокрушимом фундаменте, какой только можно себе представить: на невозможности
объяснить ряд явлений, если забыть эти основные, решающие свидетельства вождей и
русского и неприятельского лагерей. Петр, Меншиков, Шереметев, ряд начальников
отдельных частей, с одной стороны, Адлерфельд, Нордберг, Гилленкрок, не
разлучавшиеся в течение всего похода с Карлом XII, [564] с
другой стороны, в своих показаниях подтверждают и объясняют многое, и им незачем
пускаться в подробности, — за правдивость и реальное значение основных
утверждений говорит очевидность. Без враждебного отношения народной массы
немыслим был полный и быстрый провал всех планов Мазепы и изменившей части
старшины, невозможна гибель Сечи, невозможно было изменникам найти и обеспечить
для шведов на сколько-нибудь длительное время спокойные зимние квартиры ни
вблизи, ни вдали от Шереметева и Меншикова. Немыслимо л было героическое
сопротивление и помощь населения гарнизону в Веприке, в Полтаве, смутившая
шведов полная готовность к подобному же сопротивлению в Мглине, в Почепе, в
Стародубе, в Новгороде-Северском, в Ахтырке. Немыслимо было бы полное и
повсеместное решительное нежелание помогать шведам снабжением, несмотря ни на
посулы, ни на страшные пытки и избиения, несмотря на совсем неслыханные зверства
шведов в Слободской Украине и других местах.
Эту главу следует начать, напомнив хотя бы в самых общих чертах о тех
социальных условиях на Украине, которые сильно способствовали быстрому провалу
измены Мазепы и пошедшей за ним части старшины. Чтобы дать эту характеристику,
при скудости имеющихся свидетельств, мы будем приводить также показания,
выходящие за хронологические рамки 1708–1709 гг., Потому что нас интересует
вопрос, как должно представлять себе социальные отношения, постепенно
создававшиеся на Украине в первые годы XVIII в. Оставлять в стороне документ,
если он относится ко времени после Полтавы, было бы совершенно недопустимым и
ненаучным. Точно так же при необычайной скудости материалов крепостнические
стремления и поползновения шляхты в Правобережной Украине и до и после Полтавы
совершенно неосновательно было бы обойти молчанием только потому, что шведы не
приходили туда. Но поляки Лещинского очень собирались пойти этим путем на помощь
Карлу, и настроение посполитых, отголоски палиевщины, оживление движения перед
Полтавой и после Полтавы — все это исключать непозволительно. Д. М. Голицыну и
Петру это позволяло учитывать в очень благоприятном для России смысле положение
вещей в Западной Украине весной 1709 г.
И это не единственный случай, когда главное командование русской армии
определенно учитывало настроение народной массы на Украине при своих
стратегических соображениях. В свете таких фактов приобретает очень глубокое
значение хвала Петра верности украинского народа.
При этих условиях нью-йоркским и бостонским историкам не остается ничего
другого, как отрицать народную борьбу, бывшую на Украине в 1708—1709 гг., только
потому, что не было [565] "сражений" между крестьянами и
шведскими отрядами (хотя, как увидим, и подобные эпизоды тоже случались).
Заметим тут же, что если мы приводим мало подробностей участия населения в
обороне, например Веприка или Полтавы, или пояснений к отдельным фактам
сопротивления захватчикам, то прежде всего потому, что этих подробностей мало
сохранилось. Не то, что подробностей нет, но самые факты участия населения
помянуты сплошь и рядом намеком, одной фразой.
Я проделал терпеливую работу буквально над каждым листком цитируемого фонда
Меншикова, который считаю самым ценным из всех материалов о непосредственном,
независимом от военного командования, участии населения в сопротивлении
агрессору. В этом фонде находятся сообщения, доставлявшиеся Меншикову по свежим
следам, и ни одного факта из этих отрывочных листков я старался не пропустить и,
кажется, не пропустил.
Нельзя сказать, что народная борьба против нагрянувшего шведского захватчика
прекратила или хоть ослабила неумолчную борьбу классовую. Да и как бы это могло
быть? Посполитое крестьянство переживало уже в последней четверти XVII столетия
процесс все более и более обострявшегося антагонизма между стремлениями богатеев
казацкой "старшины", с одной стороны, и крестьянством, упорно боровшимся против
постепенно, но неуклонно надвигавшегося окончательного закрепощения, с другой
стороны. Обнищалая часть казачества шла в посполитые, рисковала своей личной
свободой, чтобы найти приют и оседлость, но не мирилась со своей долей.
Крестьяне в свою очередь при удобном случае и возможности старались уйти в
казачество, там, конечно, где этот уход с панской земли не грозил им голодом и
окончательной нищетой. Землевладельцы ("державцы") нередко "выживали старых
крестьян из оседлостей", потому что старые, помня былое, оказывали сопротивление
окончательному закрепощению, и заменяли их новыми, пришлыми, бездомными
скитальцами, которым приходилось мириться с любым гнетом.
В тот момент, когда на Украину вторглись шведы, на низах все было еще в
неустойчивом виде, захваты земель и личной свободы посполитых продолжались,
вызывая часто отпор, но гетман и старшина, "полковые писари" и судейские
неизменно поддерживали притязания "державцев", как бы вопиюще несправедливы они
ни были. Роковая "устойчивость" крепостного права еще не была тогда достигнута,
но вся социально-экономическая обстановка складывалась в пользу землевладельцев
против закрепощаемой массы.
Когда разнесся слух о вторжении шведов и когда затем стало выясняться, что
Мазепа и часть старшины изменили и [566] стали на сторону
Карла, то посполитые крестьяне и казачья беднота сразу нашли свое место. Им даже
не требовалось знать о переписке Мазепы со Станиславом Лещинским, чтобы стать
против изменников, желающих "продать украинскую землю и людей" панской Польше.
Их решение было принято. Они пошли в 1708–1709 гг. на своего пана-изменника и
потому, что он пан — прежде всего, и потому, что он изменник. Мазепа и вся
старшина были в глазах угнетенной деревенской массы природными, стародавними
врагами, всегда поддерживавшими "державцев", задолго до того, как они стали к
тому же и изменниками. Предприятие Мазепы не имело и не могло иметь ни малейших
корней, никакой решительно опоры в народной массе, и оно провалилось безнадежно
в первые же дни и провалилось повсеместно: и в Стародубовщине, и на Гетманщине,
и в Слободской Украине. Об Украине Правобережной ("киевщине", "волынщине")
нечего и говорить: там помнили кровавую, предательскую интригу Мазепы против
народного предводителя Палия, помнили, что Мазепа деятельно поддерживал польское
панство против украинского крестьянства и погубил Палия своими доносами царю.
Правобережное крестьянство лучше кого бы то ни было могло оценить, чем грозило
ему призываемое Мазепой польское вторжение. Классовая и национальная борьба
слилась на Украине в среде посполитых крестьян и казачьей бедноты в одно
могучее, неразрывное целое.
Особенно интенсивно шла борьба посполитых казаков против крепостнических
поползновений землевладельцев в Правобережной Украине, и "Архив юго-западной
России" дает в этом смысле интереснейший материал. При шведском нашествии это
движение могло только усилиться{4}.
---------------
{4} С грабительствами и разбоями шведской солдатчины
Запдная Украина (принадлежавшая тогда Польше) ознакомилась в достаточной мере
еще в 1703–1704 гг., когда, насильственно сажая Станислава Лещинского на
польский престол, Карл XII разорял Речь Посполитую из конца в конец. См.
Гербильский Г.Ю. Петр Перший в Заходнiй Украiнi. Львiв, 1948.
"Мечник" житомирский Ян Рыбинский (Jan z Rybna Rybinski) жалуется киевскому
"енералу" в прошении, написанном на обычной для того времени и тех мест смеси
польского языка с латинским, что крестьяне трех волостей отказали ему в
"послушенстве" и перестали платить ему должные арендные деньги. А сделали они
это именно с того времени, как "ясновельможный пан Мазепа, гетман заднепровский,
передался на сторону шведского войска". Осторожный мечник, пишущий это прошение
за месяц до Полтавы, выражается о Мазепе, на всякий случай, вполне
почтительно{5}. Этот жалующийся шляхтич Рыбинский был
гораздо ближе к шляхтичу Мазепе, ждущему с нетерпением подхода короля Станислава
Лещинского, был гораздо более сродни Мазепе по всем своим политическим и
социальным воззрениям и симпатиям, чем восставшим против Мазепы и против шведов
крестьянам и казакам, которые упорно продолжали свою классовую борьбу против
помещичьего, владельческого засилья, начатую задолго [567]
до шведского нашествия, обострившуюся при шведском нашествии и продолжавшуюся
после шведского нашествия.
---------------
{5} Жалоба житомирского мечника Ивана Рыбинского,
1709, мая 27.— Архив юго-западной России, издаваемый временною комиссиею для
разбора древних актов (в дальнейшем сокращенно: АЗР), ч. 3. Акты о козаках
(1679—1716), т. П. Киев, 1868, стр. 710, № CCLXIX.
И возвратившийся из Сибири старик Палий тоже не думал, что с уничтожением
шведов он должен прекратить борьбу против землевладельческой шляхты, за которую
в свое время его враг Мазепа погубил его.
10 сентября 1709 г., т. е. через неполных три месяца после Полтавы, сеймик
воеводства киевского отправляет к Петру, к Меншикову и к Д. М. Голицыну "послов"
с просьбой удержать русские войска от взимания излишних контрибуций, а особенно
защитить их от Палия, который со своими казаками опять, как и встарь,
захватывает шляхетские имения ("наибардзей от пана Палея, пулковника"){6}. Но не так легко было отделаться на этот раз от старого
неукротимого вояки, которого не сломила и долгая ссылка в ледяных сибирских
пустынях. И 7 января 1710 г. дворяне киевского воеводства снова просят защиты от
Палия: "чтобы особенно воеводство наше киевское от пана пулковника Палея
прессуры не черпало"{7} (не испытывало притеснений. — Е.
Т.). Да и, помимо Палия, всколыхнувшееся казачество находило себе новых
вождей, собиралось большими отрядами, нападало на шляхетские имения и опустошало
их, а в Украине Правобережной, согласно источникам, разгуливал отряд межерицкого
мещанина Грицка Пащенка, и в Подолии и на Волыни долго ровно ничего с ним
поделать не могли{8}. Появлением таких отрядов отмечены еще
долгие годы после шведской войны.
---------------
{6} Постановление сеймика воеводства киевского. Року
тисеча семсот девятого, месяца сентембра двадцатого дня.— Там же, ч. 3, т.
II, стр 717 и след. № CCLXXIV.
{7} Там же, стр. 723 и след., № CCLXXV.
{8} Жалоба дворянина Криштофа Гурского на Межирицкого
мещанина Грицька Пащенка... 1708 г. октября 17.— АЗР, ч. 3. Акты о козаках,
т. Ш, стр. 5, № IV.
Шляхетство в Правобережной Украине еще энергичнее, чем землевладельцы
Гетманщины и Северской земли, стремилось давно к закрепощению казаков и
крестьян. Отправляя своих делегатов ("послов") на люблинский сейм 1703 г.,
панство волынского воеводства жалуется на бунтовщиков-поджигателей и просит,
чтобы их на Украине усмирили{9}. Постоянно повторяются в
этих документах жалобы на казаков и посполитых и просьбы шляхты о защите. Сила и
популярность Палия в первые годы XVIII в. росли, но параллельно возрастала и
энергия шляхты, стремившейся закрепостить крестьян. Типично постановление дворян
Подольского воеводства от 4 декабря 1704 г., согласно которому свободные
крестьяне, три года пробывшие на земле пана, становятся наследственными
крепостными этого пана{10} , и "свобода их отныне
уничтожается". А в 1709 г. та же подольская шляхта уже считает крестьян, всего
только один год просидевших на панской земле, прикрепленными к этой земле и дает
пану право требовать их выдачи, как беглых, если они убегут{11}. Закрепощение шло, наталкиваясь на отпор, но шляхта не
сдавала своих позиций, она ждала (и с течением времени дождалась) своего в
Правобережной Украине. Старшина Левобережной Украины имела тенденцию идти той же
дорогой, но [568] гораздо менее решительными темпами.
Процесс замедлялся близостью вольных необъятных степей, куда можно было уходить,
спасаясь от надвигавшейся неволи. Все было в брожении, классовая борьба была
оживленной и местами очень острой, когда внезапно в пределах страны появился
Карл XII со своим войском.
---------------
{9} Инструкция послам, отправляемым на люблинский сейм
16 июня 1703 г., № XXIII, начиная со слов: Zapalone buntownicze w Ukrainie
pozary...— АЗР, ч. 2, т. III. Киев, 1910, стр. 126.
{10} "... pro haeredibus panom swoim reputentur, slobody
ab eo tempore annihilowalismy...". — АЗР, ч. 2, т. III, стр. 145, № XXVIII.
{11} Там же, стр. 180, № XXXIX.
Политика беззаконного закрепощения вольных людей землевладельцами
продолжалась на Украине и до и после шведского нашествия. Царские воеводы
принимали жалобы, но, даже считая их вполне основательными, предоставляли
решение, по существу, гетманской власти. "Многократно ко мне приходят и докучают
из разных мест козаки, и доносят жалобу, что старшина малороссийская сильно их в
подданство себе берут, и я многих отсылал к вашему превосходительству, дабы о
том вас просили, а они, не быв у вашего превосходительства, паки ко мне приходят
с великим воплем, и о том стужают; и хотя то дело не мое, однако, что вижу
противность в интересах царского величества, вашему превосходительству
объявляю... и о том изволите рассудить по своему премудрому рассуждению"{12} , — писал Скоропадскому киевский губернатор князь Дмитрий
Голицын.
---------------
{12} [Голицын — Скоропадскому], из Киева 1709 г., октября
17.— Материалы для отечественной истории, Т. II. Киев, изд. M. Судиенко,
1855, стр. 14, № XII.
Не лучше жилось деревенской бедноте, зависевшей от церковных магнатов и
жившей на монастырских латифундиях.
Редкие, но характерные свидетельства, дошедшие до нас от первых десятилетий
XVIII в., говорят нам о жестоких притеснениях, которые испытывали крестьяне на
Украине, зависевшие непосредственно от монастырей. Попадались среди игуменов
настоящие изверги, вроде игумена Густынского монастыря, засекавшего людей до
смерти, так что крестьяне просто разбегались, куда глаза глядят{13}. Немудрено, что в 1710 г. монахам пришлось обивать пороги у
Скоропадского и "суплековать" (просить) его "привернуть" монастырю ушедших от
него крестьян, а монастырю Глуховскому (в Нежинском полку) удалось даже
выпросить у Скоропадского суровый универсал против "легкомысленных людей",
которые по бунтовскому ("бунтовничо") поступают{14}. Эти
"бунты" глуховских монастырских крестьян продолжались еще очень долго, и в
апреле 1724 г. опять крестьян хотят "ускромлять", так как они проявляют "шатость
и огурство" и отказываются от "послушенства"{15}.
---------------
{13} См. Лазаревский А. Описание старой
Малороссии, т. III. Киев, 1902, стр. 17. (Примечание).
{14} Лазаревский А. Описание старой Малороссии, т.
II. Киев, 1893, стр. 470.
{15} Там же, стр. 471.
"Державцы" стремились всякими правдами и неправдами обеспечить свои
"маетности" рабочей силой, препятствуя вольному переходу крестьян и беззаконно
их за это преследуя и карая. Постепенно, но безостановочно надвигалось
прикрепление к земле.
При всей скудости известий о положении украинских крестьян в гетманство
Мазепы у нас есть даже стихотворное показание, относящееся к этой теме и к этому
периоду. Слонявшийся [569] по Украине непутевый монах
Климентий Зиновьев писал в угоду панам враждебные закрепощаемому люду вирши, в
которых злобно издевался над бегущими от землевладельца крестьянами и давал
советы безжалостно наказывать и даже — за "непослушенство" и за уход с земли —
убивать виновных. Этот бродячий пиит злорадно предсказывает таким "бунтовщикам"
(он именно так их и называет), что, покидая свои хаты и насиженные места, они
дойдут до такой нищеты, что им останется либо утопиться, либо удавиться: "...
хоч утопится, а ежели захочет, вольно и вдавитися. Отож [и]меешь за свое теперь,
дурный мужиче, в бывший на своего пана бунтовщиче!" Климентий находит, что так и
нужно, и поделом, пусть сгинут непокорные. "Не хотелось панови послушенство
отдавать и в целости за всем своим в одном месту пребувать", так и сгинь со
света! "Гинь же теперь за свое злое непокорство, и за упрямую твою гордость и
упорство!" Как видим, классовая борьба ко времени шведского нашествия была в
украинском "посполитстве" уже так интенсивна, что даже вызвала у панов
"державцев" потребность в такого рода пропагандистах в пользу крепостнических
отношений и против права крестьян покидать панскую землю{16}.
---------------
{16} Никаких более точных данных об этом Климентии нет,
кроме того, что он был бездомный, скитающийся и приверженный алкоголю монах,
явно прикармливыемый по усадьбам. Впервые его вирши были напечатаны в
украинофильском журнале Основа 1861 г. , № 1, с комментариями на стр.
157—234. Статья не подписана, но принадлежит П. А. Кулишу (судя по оглавлению на
обложке этой книги журнала).
Как в начале вторжения шведов в Северскую Украину, в Мглине и в Стародубе,
так и позже, в декабре, городское население, "мещане" и казаки мужественно
давали отпор неприятелю. Вот подходят шведы к Недрыгайлову с конницей в полторы
тысячи человек: "...под городом спешились, и шли в строю к городу с ружьем, и
прежде стрельбы говорили они шведы недрыгайловским жителям, когда они от них
ушли в замок, чтобы их пустили в тот замок, а сами б вышли, и обещали им, что
ничего им чинить не будут. И они из города с ними говорили, что их в город не
пустят, хотя смерть примут. И те слова они шведы выслушав, стали ворота рубить,
потом по них в город залп дали, а по них шведов из города такожде стреляли и
убили шведов 10 человек. И они шведы, подняв тела их, от замка отступили, и
стали на подворках и церкви и дворы все сожгли"{17}.
---------------
{17} Показания о гиведах священника Андрея
Александрова. 1708 г., декабря 1.— ТРВИО, т. III, стр. 40, № 43.
Ни провианта, ни топлива в эту страшную по неслыханным морозам зиму население
шведам не давало. Неприятель "зело тужит, что из Ромна и ныне, где стояли по
деревням, посылают универсалы, чтоб везли провиант, мужики не везут",— вот
типичное показание{18}.
---------------
{18} [Ушаков — Петру I]. Из Ромна, 1709 г., генваря 5.—
Там же, стр. 68, № 67.
Шведы метались, ища провианта. Они и к Ахтырке шли с надеждой добыть себе там
пищи и фураж для лошадей. Петр это отмечает особо: "И чаю, что конечно то
правда, что неприятель для (вследствие. — Е. Т.) оголоженья края от наших
станций к Охтырке шел..."{19}.[570]
---------------
{19} [Петр I — А. Д. Мешпикову]. С Воронежа 1709 г.,
февраля 17.— Там же, стр. 104, № 106.
Жители занимавшихся шведами городов и деревень, если им не удавалось вовремя
бежать, считали себя пленниками и при первой же возможности бежали к русскому
войску и спешили дать все сведения, какие только могли, о шведах. Они часто
приносили драгоценные известия. "Сего маменту два мужика русских у меня явились,
которые объявили, что они были в полону и ушли из Ромна 17 дня, и ири них был в
Ромне Мазепа и три регимента (полка. — Е. Т.) швецких, и все из Ромна
вышли, якобы идут к Гадичю". Это сведение было в тот момент так важно, что
фельдмаршал Шереметев немедленно сообщил об этом экстренным письмом Петру в
Оружевку 19 ноября, а Петр тотчас же переслал это сообщение Меншикову{20}. Густая атмосфера вражды и страха окружала вторгшихся шведов
и мазепинцев. Петр напрасно опасался в первые дни после раскрытия измены Мазепы,
что изменник ("тот проклятой") устроит себе "гнездо" в городе Гадяче вместо
разоренного Батурина{21}. Нет, это было немыслимо для
Мазепы, никакого другого места себе во всей Украине, кроме места в шведском
обозе, бывший гетман уже найти не мог и никакой новой своей гетманской "столицы"
вроде Батурина создать не был в состоянии.
---------------
{20} Копия с писма фелъдмаршалова, которое писано ис
Тернов ноября 19 дня. (Петр I — A. Д. Меншикову). Из Оружевки, ноября 20 дня
(1708 г.).— Пись.иа и бумаги, т. VIII, в. 1, стр. 319, № 2864.
{21} К кн. Д. М. Голицыну, 1708 г., ноября 9.— Там же,
стр. 295,. № 2831.
Об очень многих случаях проявления ненависти посполитых крестьян к их
эксплуататорам ("державцам") мы узнаем почти всегда из довольно мутного,
враждебного крестьянам источника, от самых "державцев" и от
покровительствовавших им должностных лиц, поставленных гетманом Скоропадским или
непосредственно русским военным начальством. Поэтому когда мы читаем, например,
универсал Скоропадского от 13 декабря 1708 г. о "разбойничьем способе" жителей
трех деревень, которые "заграбовали" пана Панкевича, полкового писаря и его
жену, уезжавших из Почепа, то мы вправе не поверить, будто бы население трех сел
(Чеховки, Корбовки и Севастьяновки) могло собраться для "разбойничьего способа"
и простого грабежа. Мы знаем, что в атом случае Скоропадский приказывает
руководителей нападения ("самых принципалов") схватить и связать ("до вязеня
побрати"), но поверить, что эти "принципалы" просто атаманы разбойничьей шайки,
мы, конечно, не можем. Речь идет о местной вспышке восстания посполитых крестьян
против важного в их быту начальника и ботатея, каким был полковой писарь
Стародуба{22}.
---------------
{22} Писарь назывался Панкевич (не Пашкевич, как он
назван в цит. статье в Известиях АН). Этот Панкевич, сын
расторговавшегося мещанина, вышел затем в полковые есаулы, перейдя из купцов в
казацкую старшину. Всю свою карьеру он сделал при Скоропадском. (Прим. авт.)
И сам пан гетман проговаривается: "бунтовничим а праве розбойничим
способом..." Дело шло именно о бунте, а вовсе не о разбое ("а праве" — "а
по-настоящему", а в действительности) , как хотел бы уверить Скоропадский со
слов Панкевича.
И особенно стоит отметить, что даже после уничтожения шведской армии
продолжались резкие проявления классовой [571] борьбы в
украинской деревне. Таков, например, характерный случай с сотником Булюбашем,
относящийся как раз к послеполтавскому периоду{23}.
---------------
{23} В содержательной статье В. Е. Шутого Классовая
борьба на Украине в 1708–1709 гг. — Известия АН СССР, серия истории и
философии, т. VI, 1949, № 4, стр. 313—322, которая дополнена статьей того же
автора в № 7 Вопросов истории за 1949 г. Народная война на Украине
против шведских захватчиков (стр. 9—27), говорится: "Сотник
чигринодубравский Иван Бунобаш получил в 1707 г. от лубенского полковника
Зеленского "лист" на три хутора, известные под одним названием Кагамлык. На
хуторах поселил он вольных людей. Во время пребывания шведов на Украине сотня
отказалась подчиняться Бунобашу, и "поселяне кагамлычане" перестали признавать
его своим "паном"". Об этом сотнике (он назывался Булюбаш, а не Бунобаш) у
Лазаревского сказано, что 22 июля 1709 г., т. е. уже после Полтавы и разгрома
шведов, было приказано от властей (от полковника Савича) войту и поселянам,
чтобы они по-прежнему (в прежней "обыклости") пану Булюбашу "всякое послушание
отдавали". Но, к сожалению, мы нигде не нашли у Лазаревского более точных
указаний об отказе всей сотни признавать этого довольно крупного землевладельца
Булюбаша своим паном. Не объясняет также Лазаревский, почему начальство,
"респектуючи на заслуги п. Булюбаша", приказывает, чтобы его поселян оставили в
покое, "до города в жадных делех не чепали", хотя те, очевидно, в самом деле
оказали в свое время "непослушенство". См. Лазаревский А. Исторические очерки
полтавской Лубенщины XVII—XVIII вв.— Чтения в Историческом Общестее
Нестора-летописца, кн. XI. Киев, 1896, стр. 202.
Отрывочность, скупость, неясность источников мешает исследователю сплошь и
рядом дать обстоятельную картину действий восставших крестьян. "Оказали
непослушество", "кололи сотника пиками", "разграбили" дом, сожгли, разорили,
остановили дорожных и забрали их добро, а самих путников избили и т. д. А
сколько-нибудь обстоятельного изложения дела в источниках не находим, и историку
волей-неволей приходится с этим считаться.
Вот одна из иллюстраций отношения украинской народной массы к мазепинцам.
Полтава перед открытием мазепинской измены находилась под влиянием
изменнически настроенной семьи Герцыков. Павел Герцык был некогда полтавским
полковником, сын же его Григорий Герцык, зять Орлика, перебежал к Мазепе тотчас
же после перехода Мазепы к шведскому королю. Вся почти казацкая верхушка,
старшина, в Полтаве была на стороне Мазепы, и вот что, по позднейшим показаниям
Григория Герцыка, случилось, когда крестьяне узнали об измене: "По такой
ведомости собирались мужики в город и старшину били и грабили, и от того купцы и
знатные люди выбегали из города вон в иные места". Это ценное показание,
подкрепляющее ряд подобных же свидетельств о настроении украинского народа,
дополняется еще одним характерным фактом: когда уже шведская главная квартира
была в Будищах, т. е. незадолго до Полтавской битвы, Мазепа писал универсалы "в
миргородский полк к сотникам, чтобы они полковника своего Данила Апостола
скинули с полковничества, и слышал он, что с теми листами никто в тот полк ехать
не отважился". Другими словами, шведы со своими друзьями — Мазепой, Орликом,
Герцыком и всей перешедшей на их сторону старшиной — были начисто отрезаны от
Украины и никаких средств сношений с нею не имели, были заблокированы в Будищах,
в своем лагере, затем в Жуках и под Полтавой. Они даже не знали, что в Миргороде
давным-давно царит законная русская власть и что их посланных ждала бы там
виселица, если бы они и отважились пробраться в Миргородский полк со своими
"универсалами"{24}.
---------------
{24} Допрос Григория Герцыка об участии его в измене
Мазепы, список с подлинника, хранящегося в архиве министерства иностранных дел.—
Киевская старина, 1883, март, стр. 595—610. Этот Герцык после Полтавы
бежал с Мазепой за Днепр и потом принимал участие в заграничных похождениях и
интригах Орлика, а в декабре 1719 г. попал в Варшаве в руки русских властей и
был допрошен. После десятилетнего заключения он был освобожден в 1728 г.
* Какие могут быть
*1719—1728 не 10 лет Есть еще один источник, значение которого история не вправе не признать: это
украинский фольклор. В сборниках Якова Новицкого, Михаила Драгоманова,
Максимовича и Вл. Антоновича, наконец, в появившихся уже в послереволюционное
время материалах мы находим обильные поэтические отклики украинского народа на
события героической борьбы, [572] в которой он принимал
такое живое и непосредственное участие. Тут и народный любимец Палий, тут и
"пес" — предатель Мазепа, его враг, тут и непримиримая ненависть к шведским
грабителям и насильникам, тут и песня о том, как Петр велит схватить и
заковать изменившего гетмана и вернуть несправедливо сосланного по проискам
Мазепы Семена Палия, тут и гнев народа при одной мысли о подчинении шведам, или
полякам, или "басурманам", тут и о "безневинных" мучениках Искре и Кочубее...
Народная память сохранила и детали. Под Полтавой Мазепа спрашивает наияснейшего
пана короля: что делать? Брать Полтаву или убегать из-под Полтавы? "Чи будем ми
бiльше города Полтави доставати? Чи будем спiд города, спiд Полтави утiкати?"
Потому что осаждающие сами оказались в осаде: "бо не дурно Москва стала нас
кругом оступати". Сохранилась память и о хвастовстве Карла XII, собиравшегося
из-под Полтавы прямо в Москву: "Да я ще ту Москву могу сiкти и рубати, ще не
зарекаюсь у бiлого царя i на столиц побувати!" Но Семен Палий соединился с
Шереметевым и они одолели врага, спасли город Полтаву. Отмечается с восторгом и
участие Палия в Полтавском бою. И всюду подчеркивается, что украинский народ в
единении с народом русским спас страну.
В Белоруссии, через которую шведы проходили, но где они оставались гораздо
меньше времени, чем на Украине, не осталось народных песен, которые относились
бы к шведскому нашествию, но устные сказания о шведах, вторгшихся в Белоруссию и
грабивших ее нещадно, дошли до нашего времени. Собиратели белорусского фольклора
отмечают пословицы, в которых сохранились народные воспоминания о бедственном
состоянии шведской армии, когда она проходила дремучими лесами и невылазными
топями страны: "Боси як швед". Говорится и о том, как эти шведы блуждали по
лесам, "харчуючись мерзлою клюквою".
Сохранилось предание и о том, как Левенгаупт желал "обдурить российску армию"
и подослал шпиона, указавшего русским неверный путь, но неведомый белорусский
селянин указал правильную дорогу, а шпиона повесили на осине. Отсюда и возникло
присловье: "Тутейшая осина не шведская паутина".
В архиве секции археологии Академии наук Белорусской ССР имеются записи ряда
легенд о зверствах шведов и о партизанах-героях, которые пошли на шведа, но
потерпели поражение и были перебиты и закопаны в землю около селении Зеленковичи
и Вирово, Пропойского района.
Сохранилась и запись предания о бегстве шведов после их поражения под Лесной
и о том, как бегущие шведы разбегались [573] по лесам, а
затем бросились к реке Сожу и, переправившись через нее, побежали дальше.
Легенда очень метко отмечает бедственные последствия для шведов поражения под
Лесной — полную потерю обоза: "Швед под Лясной згубиу боты и штаны, а у Рудни
покинуу и шапку".
Упорное сопротивление со стороны народной массы, не только пассивное, но и
очень активное, которое вторгшийся неприятель встретил и в Белоруссии и на
Украине, сыграло громадную роль в долгой и тяжкой подготовке окончательного
успеха, решающего удара, покончившего с нашествием под Полтавой и у Переволочны
(или у "Переволочной", как ее часто называют наши документы). И тут прежде всего
следует сделать небходимую оговорку, без которой читатель мог бы быть введен в
заблуждение и слишком узко, однобоко, неправильно подойти к пониманию того
явления, которое смело можно назвать народной войной на Украине в 1708–1709 гг.
Спора нет, что во время нашествия классовая борьба крестьянства и неимущего
казачества против стремлений землевладельцев ("державцев") затруднить свободный
переход крестьян с одной земли на другую продолжалась, так как не в июне 1708 г.
она началась и не в июне 1709 г. она окончилась. Спора нет, что долгая, давняя
борьба в деревне против упорных крепостнических тенденций "державцев" и
помогавшей им и связанной с ними тесными классовыми узами старшины
способствовала проявлению энергии и активизации движения "посполитых" против
изменнической части старшины.
Но не только в классовой борьбе коренилась основная причина этой особой
энергии, этой активизации движения. Не только потому так быстро, так безнадежно
и так позорно провалилась в украинском народе опаснейшая измена Мазепы, что
Мазепа всегда держал сторону крепостников-землевладельцев, а также богатеев в
городе и считался противником неимущей массы и в селах и в городах. И не потому
представители изменнической части старшины (их было меньшинство, а не
большинство) должны были спасаться поспешным бегством при первых же
поползновениях осуществить свои планы, что народ внезапно почувствовал к ним
обострение классовых враждебных чувств, а потому, что они были изменниками,
предателями родной страны, христопродавцами, желавшими иод водительством
шляхтича Мазепы предать и отдать Украину полякам и шведам. И когда часть
запорожцев пошла за ненавидевшим Москву Костей Гордиенко, отдалась в подданство
Карлу и стала вместе с Карлом осаждать Полтаву, то и Костя и все, кто с ним был,
тоже сейчас же превратились в глазах населения в христопродавцев, и в городах и
в селах, где ни разу не ступала даже нога шведского солдата и где о шведах знали
[574] только понаслышке, образовывались партии крестьян и
горожан, и партизанщина направлялась против бродивших по стране отрядов
запорожцев и беспощадно их истребляла, потому что вполне справедливо приравняла
изменников к иноземному врагу, на сторону которого они перебежали. И уж тут
элемент классовой вражды был совершенно ни при чем: ведь Запорожье всегда было
как бы обетованной землей для убегавших из Украины крестьян. Но достаточно было
измены запорожцев,. пошедших за Гордиенко, чтобы на уничтожение Яковлевым
Запорожья стали смотреть как на ликвидацию гнезда измены, и что бы ни писали
теперь Андрусайк и другие "щирые украинцы", украинский народ считал предателями
вовсе не Галагана и Даниила Апостола, деятельно помогавших справиться с
мазепинцами, а именно этих самых мазепинцев.
Классовые отношения никак нельзя упускать из виду при анализе народного
сопротивления шведскому агрессору и его союзникам, но сводить к классовой борьбе
все это движение — значит не понимать в нем самого существенного, значит
игнорировать руководящий мотив движения и за деревьями не видеть леса.
В разгаре страшной борьбы гетман Украины Мазепа, человек, пользовавшийся
долгие годы неограниченным доверием царя, внезапно перешел вместе с некоторыми
членами казацкой старшины на сторону Карла.
У нас есть свидетельство о том, что Мазепа начал готовиться в глубокой тайне
к измене еще в 1701 г. и уже более определенно — в 1705 г. И если мы говорим о
его "колебаниях", то должны категорически оговориться: "колебания" Мазепы
вызывались вовсе не "существом" вопроса — тут колебаний никаких не было. Мазепу
явно одолевали лишь сомнения, во-первых, в выгодности для него лично подобного
предприятия и, во-вторых, когда именно должен быть признан благоприятным момент
для того, чтобы по возможности уменьшить риск этого опаснейшего шага. Излишне
прибавлять, что было бы. до курьеза ошибочно придавать всем этим "колебаниям"
изменника значение каких-либо сомнений морального характера. Мазепа решился
потому, что ошибочно поставил ставку на победу Карла, которая сулила ему
положение "князя Украины". Домыслы Грушевского и других о патриотических
украинских целях и т. д. фантастичны и извращают всю картину событий в угоду
тенденциям авторов.
Мазепа жестоко ошибся в этом своем решении: поставив все на карту шведской
"непобедимости", он все и проиграл. Но "загадочности" в его поведении не было ни
малейшей. А в своей убийственной непоправимой ошибке он стал быстро убеждаться
еще задолго до Полтавы.[575]
История всех "колебаний" Мазепы от 1705 г., когда ему впервые предложил
Станислав Лещинский изменить России, до конца октября 1708 г., когда он вдруг
сбросил маску и явился с казачьим отрядом в шведский стан, изложена в очень
важном, даже во многом совсем незаменимом документе, что не мешает ему быть
часто явно лживым. Но этот документ во многом ускользает от возможности сличений
и проверок. Это письмо младшего друга и довереннейшего, близкого Мазепе
человека, генерального писаря Орлика, написанное им из его долгой эмиграции к
концу его жизни, в 1721 г., и направленное к митрополиту рязанскому и муромскому
Стефану Яворскому{25}. В этом показании клеврета Мазепы,
писанном через 12 лет после Полтавы и после смерти Мазепы, нас интересует
главным образом, как обозначилось решительное расхождение между Мазепой и
подавляющим большинством украинского народа, или, точнее, между Мазепой с
ничтожной кучкой приставших к нему и всем остальным украинским народом. Еще сидя
у себя в Белой Церкви летом 1708 г., Мазепа стал колебаться и сильно сомневаться
в том, что стоит ли переходить на сторону Карла. Гетман был в этот момент
"одержим великою боязнию и в словах кающегося того своего начинания". Он каялся
перед Орликом, а Орлик тоже в это самое время, как он признает, якобы колебался
и сомневался: стоит ли выдать Петру гетмана и не погибнет ли он, Орлик, как
погибли Кочубей и Искра, так как царь продолжает верить Мазепе{26}. Решил не выдавать Мазепы, очень за себя боявшегося, бывшего
"в боязни и небеспеченстве". Но сообщники, собравшиеся в Белой Церкви,
окончательно убедили гетмана, который, однако, потребовал от них "присягу с
целованием креста и евангелиа святого", что они его не выдадут. Они дали присягу
и стали торопить Мазепу с отъездом к королю Карлу. А он сначала рассердился на
своих сообщников и сказал: "Бери вас чорт! Я, взявши з собою Орлика, до двору
царского величества поеду, а вы хоч пропадайте". Но, выбранившись, сделал по их
желанию. Он послал письмо к графу Пиперу в шведский лагерь и тотчас получил,
конечно, благоприятный ответ. Условились встретиться при переправе короля через
Десну. Мазепа прибыл в Борзну. Когда же племянник Мазепы Войнаровский известил
его, что едет в Борзну сам Меншиков для встречи с гетманом, то Мазепа, явно
испугавшись и полагая, что князь уже что-то проведал, мгновенно решился:
"...порвался (сорвался с места. — Е. Т.) нечаянно Мазепа, як вихор, и
поспешил в вечер, поздно того ж дня в субботу до Батурина", затем 23 октября
переправился через Сейм, 24-го переправился через Десну и явился к генералам
Карла XII. Королю он представился 28 октября.
---------------
{25} Письмо Орлика к Стефану Яворскому. Впервые
напечатано в журнале Основа, раздел — Исторические акты, 1862, листопад
(октябрь), стр. 1—28.
{26} Там же, стр. 20.
Если генеральному писарю Орлику, политическому интригану [576] второго сорта, казалось, что Мазепа с ним ведет себя душа
нараспашку, то он заблуждался. Мазепа и ему тоже не вполне доверял и от него
таился. В своем письме к Яворовскому Орлик ничего не говорит о том, что в
октябре 1707 г. (точной даты у нас нет) Мазепа прислал, соблюдая, конечно,
глубокую тайну, письмо королю Станиславу Лещинскому и фактически начал свои
изменнические действия. Мы об этом факте узнаем от капеллана Карла XII — пастора
Нордберга. В своем письме, рассказывает Нордберг, Мазепа уверял, что московиты —
трусы, бегут от шведов, тогда как хвастали, что будут твердо стоять на месте,
ожидая нападения. Поэтому Мазепа предлагает Станиславу свое содействие при
условии, чтобы шведский король принял его под свое покровительство и "помог ему
в его плане", план же его был таков: "Шесть или семь тысяч московитов, которые
были на Украине, могли бы быть легко уничтожены, и это был бы мост для шведов".
Нордберг тут прибавляет: "таковы были собственные выражения Мазепы". Гетман
писал далее, что "не следует сомневаться в его искренности и что, как известно,
казаки ничего так не желают, как иметь возможность избавиться от владычества
царя, на которое они смотрят, как на нестерпимое иго. Правда, они сами его на
себя наложили, но это совершилось в то время, когда они были ослеплены
обещаниями, что они сохранят свою свободу и что им предоставят большие
преимущества, которыми, однако, они не пользовались".
Ответить гетману на это предложение, конечно, должен был ре Станислав
Лещинский, к которому Мазепа мог лишь адресоваться, как к передаточной
инстанции, а король Карл XII. И Карл не скрыл от своего капеллана, какой ответ
Мазепе распорядился он дать: "Шведский король понял очень хорошо, что большое
количество этих людей могло бы оказать большие услуги, когда дело будет идти о
преследовании бегущего врага, но он знал также, что в правильном бою (dans une
bataille rangee) совсем нельзя на них рассчитывать, как шведы уже не раз это
испытывали". Поэтому, сообщает Нордберг со слов короля, так как он, Карл,
непременно разобьет русских и изгонит их из Польши, едва только ему удастся
принудить их дать сражение, то сейчас ему Мазепа не нужен, и он не хочет, чтобы
Мазепа хвастал, что он помог ему, Карлу, очистить Польшу от русских. Поэтому
король решил так; пусть Мазепа поможет гнать московитов в их собственной стране.
"И в этом смысле Станислав ответил Мазепе. Он его поблагодарил за его
предложение и уверил его, что свято (religieusement) сохранит все это в секрете
и льстит себя надеждой, что так же поступит и Мазепа. Наконец, что с ним
(Мазепой. — Е. Т.) будет поддерживать сношения письмами и что ему дадут
знать, когда [577] настанет время порвать открыто и
объявить себя против царя"{27}.
---------------
{27} Nordberg J. A. Histoire de Charles XII, t.
II, p. 190.
С той поры измена Мазепы и переход Украины на сторону шведов в той или иной
мере учитывались в стратегических соображениях Карла XII.
Шведские источники, сведения и слухи, которые постепенно распространялись в
Европе уже после Полтавской битвы, дают несколько вариантов истории измены
Мазепы. Для нас интересно отметить, что все сходятся на рассказе о глубоком
разочаровании шведов, когда Мазепа с незначительной группой всадников добрался,
наконец, до короля и Карл удостоверился в провале своих надежд на изменника. Вот
как изобразил дело Мазепа, которому необходимо было объяснить королю свою
неудачу и невыполнение своих обещаний. Он, Мазепа, в самом деле начал свое
движение к Десне во главе "шестнадцати тысяч" (!) казаков, но не осмелился (по
собственным словам) откровенно объяснить им всем, куда и зачем он их ведет. Но
уже приблизившись к реке, он не мог дольше скрыть свои намерения и сообщил своей
"армии", что настала пора отложиться от Москвы и примкнуть к шведскому
непобедимому герою и т. д. Он обещал казакам сохранение всех их старинных
вольностей, верную победу над москалями под владычеством Карла II звал их за
собой. Дальше произошло следующее. По-видимому, до открытой борьбы против Мазепы
дело в лагере у Десны не дошло, но Мазепа нашел излишним удостовериться в
результатах своего ораторского выступления, потому что, не теряя золотого
времени, поспешил в сопровождении нескольких тысяч (одни говорят о 2–3, другие о
4 тыс. спутников) помчаться в шведский лагерь. Конечно, шведские историки XVIII
в. дают маловероятное объяснение, когда говорят, будто этот поспешный отъезд
Мазепы был рассчитан на то, что остальная казачья армия увлечется примером
гетмана и сейчас после дует за ним. Ясно другое: уже отъезжая, Мазепа видел, что
недаром он так долго таил свои планы от казаков и что его внезапная
откровенность сразу же уничтожила его войско. Ведь свой поход он объяснял тем,
будто он ведет казаков против шведов, которые грабят и опустошают страну.
Внезапная перемена фронта была полной неожиданностью для казачьего воинства, и
большинство за Мазепой не пошло. Старшины потребовали времени для обдумывания
дела. Мазепа предпочел не ждать.
Даже из той группы, которая за ним помчалась в шведский лагерь, очень многие
повернули своих коней вспять, и если даже первоначально спутников Мазепы и было
якобы 3 или 4 тыс., в чем очень можно сомневаться, то доехало до шведского
лагеря уже несравненно меньше. Наиболее вероятна все-таки [578] цифра в 2 тыс. человек{28}. Остальные
разбежались в первые же дни.
---------------
{28} ТРВИО, т. II. СПб., 1909, стр. 161.
Явившись к Карлу со своими знаками гетманского достоинства, Мазепа произнес
на латинском языке льстивую верноподданническую речь, которая, однако, могла
очень мало успокоить Карла XII. Один старый анонимный английский историк,
компилировавший историю Петра по некоторым источникам и воспоминаниям XVIII в.,
правильно говорит, что гетман явился к шведскому королю "не как могущественный
государь, приносящий свою поддержку союзнику", попавшему в трудное положение, а
как беглец, который сам нуждается в помощи. Аноним утверждает при этом, что Карл
XII ждал от гетмана даже и не 16, а 20 тыс. человек украинского войска. О
мотивах, которыми объясняется вполне реальная измена Мазепы, сказано выше.
Все эти мечты изменника развеялись в прах. К шведской армии прибавилась лишь
кучка весьма сомнительно настроенных казаков, на которых не могло не произвести
самого сильного впечатления поведение подавляющего большинства их товарищей,
оставшихся верными России. Прибавился еще и старый гетман, за которым тоже нужен
был глаз да глаз, потому что латинское красноречие не внушало ни королю, ни
Реншильду, ни Пиперу ни малейшего доверия.
Правда, еще некоторое время Мазепа мог несколько поддерживать свой сильно
пошатнувшийся престиж обещанием, которое, в случае если бы оно было реализовано,
могло бы иметь очень серьезное и очень благое (с точки зрения Карла) влияние на
положение шведов: Мазепа ручался при первых же переговорах о возможности своего
перехода на сторону шведов, что Украина, богатая, хлебородная страна, накормит
досыта шведскую армию. Теперь, поздней осенью 1708 г., уже в ставке Карла XII
гетман мог указать, что шведов прежде всего ждут колоссальные запасы продуктов,
давно уже собранные в гетманской столице — городе Батурине. Если бы эти запасы
попали в руки шведского войска, то это с избытком вознаградило бы за
убийственную, грозную катастрофу Левенгаупта под Лесной, за потерю всех без
малого восьми тысяч возов, нагруженных всяким добром. Украина и прежде всего
Батурин должны были возместить шведам все последствия жестокого поражения под
Лесной.
Но недолго пришлось Мазепе утешать своих новых господ заманчивыми рассказами
о сытной и спокойной предстоящей зимовке в Батурине, будто бы ждущей шведов,
даже если до весны им не удастся добраться до всего добра, которое ждет
шведского победителя в Полтаве и в Киеве.[579]
|
