Тарле
Евгений Викторович
Северная
война и шведское нашествие на Россию
|
|
Меню:
Северная
война и шведское нашествие на Россию;
Бібліотека |
|
Глава III. 3
Обратимся теперь к тому, при каких обстоятельствах узнали в русском лагере об
этой внезапной измене гетмана и как повела себя украинская народная масса.
Старые военные историки едва ли правильно толкуют восклицание, приписываемое
Орликом Мазепе, когда гетман узнал о движении Карла на Украину: "Вот дьявол его
сюда несет... Да он все мои соображения испортит и великороссийские войска за
собою внутрь Украины впровадит на конечное разорение и на погибель нашу".
Неизвестно, насколько правильно переданы эти слова Орликом и кто тут восклицает:
Мазепа или Орлик. Если даже принять за точную истину это восклицание, то отсюда
никак нельзя сделать вывод, что "досада Мазепы была совершенно понятна: поворот
шведского короля в Украину должен был повлечь за собою необходимость в ближайшем
будущем участия казаков в борьбе между Россией и Швецией, а это пока еще
совершенно не отвечало предположениям гетмана"{29}.
---------------
{29} ТРВИО, т. II. СПб.,
1909, стр. 154.
Едва ли это так. Что казакам все равно придется так или иначе принять участие
в страшной войне не на жизнь, а на смерть, которую ведет Россия, и что Петр
сумеет настоять на присылке к нему казачьих полков, это и не такой хитрый
интриган, как Мазепа, понимал очень хорошо. Он боялся другого. Боялся полного
разорения Украины от наступающего Карла и отступающего или параллельно идущего
русского войска и прежде всего он хотел, чтобы окончательный приговор судьбы был
произнесен в пользу Карла в коренной России, в Смоленске или в Москве, или под
Москвой. Потом (как он прямо и признавался другу Орлику) он, гетман богатой
Украины, уцелевшей от фурии войны, как тогда выражались, напишет Петру "вежливое
письмо" (так заявил сам Мазепа) с благодарностями за прошлое и с известием о
расторжении связи с Россией. Это — в случае победы Карла. А в случае поражения
Карла в коренной России все-таки можно успеть переменить фронт и так или иначе
помириться с царем. Но Мазепа боялся не только победы русских на Украине, но и
победы шведов, потому что шведская победа на Украине будет не победой, а
полупобедой, ничего не решающей. Поколение Мазепы пережило первую Нарву, но
помнило и последовавшие за ней страшные удары русской руки в течение восьми лет,
вытеснившие шведов из 2/3 их прибалтийских владений, и Мазепа видел на примере,
чем кончаются иногда отдельные тактические победы над русскими войсками, если за
ними не следует стратегическое и политическое их использование, и как легко тут
тоже полупобеда шведов может со временем превратиться в их полное поражение.
Если русские [580] восемь лет отстаивают Ингерманландию, то
сколько же лет они будут воевать из-за Украины?
Не о казаках тревожился гетман, а о том, чтобы поскорее поход Карла на юг
стал походом на восток. Нельзя на Смоленск (оно бы лучше всего!), пусть швед
идет на Белгород, на Харьков, но туда, к Москве, где и решится вопрос о том, в
чей адрес придется старому гетману посылать "вежливое письмо": побежденному
Петру или тому пока неведомому ставленнику, которого Карл посадит в Кремле на
царский престол.
Коронный гетман Синявский настойчиво просил ("непрестанно") Мазепу о присылке
ему 6 тыс. казаков. Времена стояли тревожные, дело было накануне шведского
нашествия и должно было подкрепить поляков и литовцев, не примкнувших к
Станиславу Лещинскому. Но Мазепа уже располагал свои действия. имея в виду
предстоящую измену. Он вовсе не хотел тратить казачье войско преждевременно и
притом на дело борьбы против шведов. Мазепа действовал так, что отряд не был
тогда послан. "...он отозвался по указу вашему, что для нынешнего распутия и
великой бескормицы трудно такое войско посылать в такую далекую сторону до
Великой Польши и до Прус, как он, Синявский, желает, и притом он предполагает,
что и посылать. де, их опасно, понеже де всем ведомо польское
непостоянство"{30}. Так верный Мазепа мудро советовал Петру
беречься чужого "непостоянства".
---------------
{30} ЦГАДА, ф. Кабинет Петра I, отд. 2, 1707—1708 гг.,
кн. II, д. 8, л. 417. [Головкин — Петру I].
"А черкасы шведов по лесам зело много бьют", — доносил Ф. Бартенев царю 12
октября 1708 г., когда шведы шли к Стародубу{31}. Это
активное участие населения в борьбе против неприятеля отмечает и Петр в письме 6
октября к Ф. М. Апраксину, говоря, что из армии Левенгаупта едва ли одна тысяча
беглецов дойдет к королю или даже вернется в Ригу.
---------------
{31} Письма и бумаги, т. VIII, в. 2, стр. 781.
И напрасно Карл соблазняет украинцев, подсылая свои воззвания: "Король стоит
еще на границе черкаской и посылал с прелесными писмами. Но сей народ за помощию
божиею зело твердо стоять и писма приносят, а сами бегут в городы и леса, а
деревни все жгут"{32}. И снова, уже после отхода шведов от
Стародуба, Петр подтверждает 24 октября, что все соблазны врага оказались
тщетными: "...неприятель был у Стародуба и всяко трудился своею обыкновенною
прелестию, но малороссийской народ так твердо с помощию божиею стоит, чево болше
ненадобно от них требовать"{33}.
---------------
{32} К Ф. М. Апраксину, 1708 г., октября 6.— Письма и
бумаги, т. VIII, в. 1, стр. 182—183, № 2704.
{33} К Ф. М. Апраксину. Из Брянска, в 24 день октября
1708 г.— Там же, стр. 232, № 2749.
По-видимому, из московских "начальных людей" впервые Головкину стал
закрадываться в сердце червь сомнения. Как-то путать стал Мазепа. То он писал,
что не может покинуть свои места (Белую Церковь), потому что в народе "шатость",
то пояснял, когда его начинали настойчиво спрашивать, что под "шатостью" он
разумеет только "гультяйство", не больше. [581] И все
сообщал о своей "сущей болезни", мешающей ему идти в поход. "Будто по полкам
малоросийского народу уже начинаютца немалые возмущения, и для того
отговариваетца..."{34} — вот как стал уже выражаться о
Мазепе Г. И. Головкин.
---------------
{34} [Головкин — Петру I]. Из Почепа, 1708 г., октября
10.— Письма. и бумаги, т. VIII, в. 2, стр. 821.
Но если Головкин что-либо и начинал подозревать, то он был едва ли не одинок
в те критические дни. Ни царь, ни Меншиков, ни Шереметев ровно ничего не
усмотрели подозрительного. Придя в Горск 20 октября, Меншиков сообщил царю, что
"его милость господина гетмана Мазепу со дня на день я к себе ожидал, но
вчерашнего дня вместо ево получил видеть господина Войнаровского", каковой
Войнаровский передал письмо от Мазепы. А Мазепа сообщает, что последний его час
наступает, и он уже собороваться собрался ехать в Борзну, где его ожидает
архиерей. "И сия об нем ведомость зело меня опечалила: первое тем, что не
получил его видеть, которой б зело мне был здесь нужен; другое, что жаль такова
доброго человека, ежели от болезни его бог не облехчит"{35}. А "добрый человек", узнав о прибытии Меншикова, сообразил,
что ни минуты больше терять нельзя, и помчался в шведский стан.
---------------
{35} [Меншиков — Петру I]. Из Горска, 1708 г., октября
20.— Там же, стр. 846.
В конце октября 1708 г., не зная пока об измене Мазепы, Петр с восторгом
извещал воевавшего в далекой Ингрии Ф. М. Апраксина, что малороссийский народ
стойко борется. Между тем Петр знал, что шведы всячески соблазняли жителей
Стародуба перейти на их сторону.
Петр уже вторично извещал Апраксина о неудаче шведской пропаганды. Уже после
Лесной Петр знал, что партизаны уничтожают разбежавшихся с места боя
неприятелей, "понеже и по лесам мужики зело бьют их", а Карл между тем еще
только собирается войти на Украину.
Наблюдая все это, мог ли поверить Петр лживым наветам Мазепы, стремившегося
уверить, будто в Стародубе народ ненадежен и волнуется? Петр разобрался, в чем
дело: стародубовцы избивали подозреваемых в шпионстве и "кричали" на начальство,
протестуя против "вывоза жен" (начальствующих лиц) из города, так как они
говорили, что "без жен крепко сидеть не будут". Другими словами: они волновались
под влиянием патриотических мотивов, а вовсе не потому, что собирались изменить
России. Петр во всем этом разобрался: "да и гетман не все. правду пишет". Он не
знал, что пройдет всего несколько дней и ему скажут, что лжец, клевещущий на
свой народ, сам перешел к шведскому королю.
Неодолимые обстоятельства заставили гетмана сбросить маску и сделать
непоправимый шаг в октябре 1708 г., когда Шереметев и Головкин, действуя именем
Петра, потребовали, чтобы он с вооруженными силами, бывшими под его началом, шел
немедленно к Стародубу и присоединился к главной армии.[582]
Мазепе приходилось очень изловчаться, ведя эту опаснейшую переписку с
Головкиным. Нужно было одновременно как-то доказывать, что он не может прибыть в
русский военный стан, так как без него могут вспыхнуть на Украине волнения, а, с
другой стороны, следовало убедить подозрительного, но пока еще верящего ему
московского вельможу, что все-таки больших волнений он не ждет, а потому
посылать к нему на Гетманщину войска не нужно. Головкин учитывал эти явные
противоречия и обращал на них внимание Петра. "По письмам гетмана господина
Мазепы, в которых он писал, представляя многие опасности, есть ли он от Украины
отдалится, и что будто по полкам малороссийского народу уже начинаютца немалые
возмущения, с которого письма мы к вашему величеству напредь сего список
послали. Посылали, государь, мы к нему с письмом Федора Протасьева и велели
разговаривать и уведать подлинно от него, гетмана, о том, нет ли каких
возмущений и шатости в народе малороссийском. Который (Протасьев. — Е.
Т.) сегодня к нам возвратился, и сказывает, что гетман зело болен". Мазепа
счел необходимым прикинуться больным, чтобы во всяком случае избегнуть поездки в
русский лагерь. Но приходилось очень увертываться от вопросов Протасьева: "А о
шатостях малороссийского народа он, гетман, ему объявил, что только оные
происходят от гультяйства, и то малые, а старшины все при нем верны, в том он не
опасаетца". Не неволя уже "заболевшего" гетмана к личному участию, Головкин
тогда решил все-таки заполучить немедленно и пробить навстречу шведам
малороссийские войска, состоящие при гетмане: "И понеже он, гетман, писал к нам
чрез письмо, желая дабы ради сущей его болезни от походу свободна учинив, того
ради за благо рассудили мы послать к нему указ, чтоб ради слабости здоровия
своего был при обозах, оставя при себе несколько войск по своему рассмотрению за
Десною, а легкое войско компанейцев и сердюков и протчих послать с наказным, и
велел им стать между Стародубы и Черниговы и чинить под неприятеля партии"{36}. Эта конница предназначалась Головкиным для внезапных
наездов и нападений на вступившую па Украину шведскую армию, уже повернувшую от
Стародуба к Десне.
---------------
{36} ЦГАДА, ф. Кабинет Петра I, отд. 2, 1707—1708 гг.,
кн. II, д. 8, л. 529—530. Из Погаря (sic — Е. Т.), 1708 г., октября 16.
Следует заметить, что явное нежелание Мазепы исполнить повеление о походе к
Стародубу все же не могло сразу возбудить подозрения в Шереметеве и Головкине.
Они ведь знали, сколько раз менялись директивы, направляемые Мазепе. То 8
августа (1708 г.) Петр, сидя в Горках, по пути к Мстиславлю, пишет Мазепе:
"понеже неприятель Днепр перешел и идет к Пропойску, того ради вам надлежит из
Киева иттить в Украину свою (т. е. Гетманщину, на левый берег. — Е. Т.)
". То царь, спустя восемь дней, 16 августа из Мстиславля экстренно отменяет
[583] свое распоряжение, так как неприятель, выйдя из
Могилева, остановился в шести милях от города и неизвестно, куда он пойдет: если
на Украину, то Мазепе стоять между Киевом и Черниговом, а если на Смоленск,
тогда Мазепе идти в Киев для обороны от возможного нападения поляков. То новыми
двумя указами (из Улановичей, 6 сентября, и из Латры, 14 сентября) Петр
приказывает Мазепе готовить все к дальнейшему походу из Белой Церкви против
поляков ("для надежды поляков"), то 20 сентября приказывает идти "с поспешением"
на Украину (Левобережную) и оборонять ее вместе с Шереметевым. Мазепа
прикидывался сбитым с толку этими противоречивыми указами, хотя, конечно, не мог
не понимать, что Петр принужден был координировать и менять дислокацию своих сил
в зависимости от внезапных перемен в планах Карла XII.
Еще за неделю с лишком до сражения при Лесной Петр получил от Мазепы через
специального курьера извещение, что "малороссийский народ имеет некоторое
опасение о том, что знатная часть войск малороссийских взята из Украины" на
соединение с великороссийскими войсками и "в дальнем расстоянии обретаются из
Украины", так что, когда неприятель пойдет на Украину, то "боронити Украины
будет некому". Отвечая гетману, царь приказывает ему успокоить малороссийский
народ, объяснив, что войска из Украины требуются сейчас для защиты границ
великороссийских, которым угрожает неприятель, а если неприятель повернет к
Украине, то на ее защиту будут посланы не только все малороссийские поиска, но и
"все наше войско главное великороссийское". При этом Петр прибавляет, что так
как шведы уже "марш свой обратили к реке Соже" и стоят у Кричева, то уже и
указано Шереметеву идти со всем войском на оборону Украины "с поспешением"{37}. Затем последовало распоряжение Шереметева и Головкина,
прямо обращенное к Мазепе, — идти к Стародубу, уже занятому русским отрядом
Инфланта (из главной армии Шереметева). Ни в каком случае не желал и уже не мог
Мазепа исполнить это требование. Соединив свои войска с шереметевской главной
армией и оказавшись собственной персоной в руках Шереметева, Мазепа должен был
начисто отказаться от плана немедленного перехода к Карлу. Гетман находился в
момент получения распоряжения Шереметева и Головкина на реке Десне. Отсюда, "из
обозу", 6 октября он и направил графу Головкину свой лукавый ответ.
---------------
{37} "Грамота Государя к Гетьману Мазепе о выводе войск
из Малороссии пред прибытием в нее шведов. Писан в нашем воинском походе, в
обозе при Могутове, сентября 20, 1708 года, государствования нашего 27 лет". —
Источники малороссийской истории, собр. А. Н. Бантыш-Каменским и изд. О.
Бодянским, ч. II. М., 1859, стр. 159—160.
Он находит "многие трудности", мешающие исполнить царское (и шереметевское)
повеление. И войска мало, так что даже не к одному, "а к двум Инфлянтом"
присоединить его, то все-таки не хватит сил "в поле" противостоять шведам.
Войска [584] его к тому же "все босые и голые" и
ободрались. А главное — волнение в народе: "Трудность наибольшая в здешнем
народа вельми опасная". Между народом непостоянным "внутренне начинает
расширятся" смятение. "Гультяи и пьяницы" бродят "великими компаниями по корчмам
и с ружьем". Мазепа напирает больше всего на грабительский характер движения:
"вино насильно берут, бочки рубят и людей побивают", а в Лубнах арендатора и
ктитора до смерти убили, производят погромы, и все это ширится и захватывает
даже "смирнейшие полки", бьют сотников, и уже образовались значительные шайки
"гультяев": некий Перебийнос собрал 800, а другой (Молодец) собрал до тысячи.
Мазепа, конечно, сгущает краски, чтобы Шереметев и Головкин позволили ему
остаться на Десне (где он поджидал Карла XII). Он изображал дело так, что и
вообще опасно вести малороссийское войско к Стародубу, потому что злокозненные
грабящие все и всех "гультяи" могут даже учинить "чего, боже, сохрани" нечаянное
нападение "на городы", где найдут "народ единомысленный". Все это сознательное
преувеличение. Точно так же характерно голословное-уверение Мазепы, будто уже и
вся старшина, полковники и сотники, ропщут и говорят, что если Мазепа уйдет, то
"гультяи" перережут их семьи и ограбят их. Конечно, все эти запугиванья бунтом
"гультяев" имели тут такую же очевидную цель, как и чистейшая выдумка, которой
заканчивается письмо, будто Станислав Лещинский "идет к Киеву". Значит, никак,
мол, Мазепе с войском нельзя идти на соединение с главной армией. И в
постскриптуме Мазепа еще прибавляет, что пришли известия из Гадяча, будто там
тоже "гультяи и пьяницы" "учинили было нападение бунтовное на замок" и хотели
убить поставленного Мазепой "господаря", "который там в целом полку Гадяцком
вместо губернатора", но не убили. И хотели там разграбить мазепины "пожитки", но
не разграбили. Вообще выходит, не то бунтовали, не то собирались бунтовать.
Все это путано, нарочито преувеличено, и цель, как сказано, вполне ясна:
отделаться от похода к Стародубу.
Но имеем ли мы право сказать, что это письмо лишено значения в качестве
показания о настроениях народа на Гетманщине накануне перехода Мазепы к шведам?
Ни в коем случае. В этом документе правда все-таки сквозит и пробивается
через толстый слой лжи: Мазепа не смеет обвинить этих "гультяев и пьяниц", этих
погромщиков, взломщиков и буянов в том, что, по его же соображению, конечно,
больше всего должно было бы встревожить царя, фельдмаршала и Головкина, т. е. в
государственной измене, в сочувствии к вторгнувшемуся врагу{38}. Значит, этого не было. А если так, то против кого же шли
скопом, целыми деревнями, целыми вооруженными партиями [585] по 800, по 1000 человек эти загадочные "гультяи и пьяницы"?
Ответ дает, не желая того, сам Мазепа: движение направлялось против старшины,
против "господарей" — губернаторов, поставленных Мазепой, против "державцев",
против вымогателей, насильников, крупных панов, эксплуататоров, возглавлявшихся
самим вельможным паном гетманом. И вовсе не в "гульбе" и в "пьянстве", а в
обострении под влиянием исключительных событий социального протеста было тут
дело, в резком проявлении хронического антагонизма между эксплуатируемой массой
и эксплуататорским классом. Такова единственная реальность, которую все же можно
рассматривать и отличить в этом неискреннем, лживом, с дипломатической хитрецой
и задними целями составлявшемся послании. В своем письме Мазепа приписывает
буйство и пьянство не только посполитым крестьянам, но и ремесленникам ("швецы и
кравцы") городов. Весь этот люд и восстал вскоре против Мазепы и шведов.
---------------
{38} Документ напечатан Бантыш-Каменским лишь в отрывке и
озаглавлен в цитированном издании О. Бодянского так: "1708 года, октября 6. В
письме гетмана Мазепы к графу Головкину, из обозу от реки Десны, между прочим,
написано..." — Источники малороссийской истории, ч. II, стр. 163—167.
Настроение народа в деревне и городе было предгрозовым, это были лишь
симптомы и предвестники бури. Чтобы буря разразилась, понадобилась потрясающая
весть, что Мазепа перешел к шведам и что неприятель явился в Гетманщину. Тогда
народная война против иноземных захватчиков слилась с уже начинавшейся борьбой
против старшины и угнетателей, внутренних и проявилась во всей силе.
Отправив вышеупомянутое письмо, гетман получил новое напоминание от
Головкина, настолько неприятное, что изменник написал в тот же день 6 октября
второе письмо. "Изволишь ваша вельможность удивляться умедлению моему в маршу и
что еще доселе не в случении пребываю з господином Инфлянтом генерал-маеором", —
пишет Мазепа, и дальше идут на нескольких страницах подробные доводы и
оправдания, которые предназначены к тому, чтобы удовлетворительно объяснить
Головкину загадочное поведение гетмана. Он, Мазепа, сначала был занят
организацией обороны Правобережной Украины против возможного появления
Станислава Лещинского, потом устраивал переправу на Десне и т. д. А теперь как
же ему идти в Стародуб? Кто же будет "боронить" "бедных людей" от неприятеля:
"Якая будет оборона, когда я в Стародубовском полку от сего краю удаленным
буду?" и т. д. "От сего краю", т. е. от Батурина, где у него уже припасена
артиллерия и заготовлен провиант для шведской армии. И снова с ударением Мазепа
указывает на будто бы начинающуюся в народе смуту: "... и тут в Украине своеволи
гултяйской и начинающемуся смятению бунтовщичему умножится надежда и
дерзновение"{39}.
---------------
{39} Это второе письмо Мазепы к Головкину от 6 октября
сохранилось в рукописи.— ЦГАДА, ф. Малороссийские дела, 1708 г., д. 3-а, л. 653—
656.
Удар для русской национальной обороны был необычайно тяжелым. На первых порах
могло показаться, что "отпадение [586] Украины" и является
блестящим началом осуществления плана Карла XII о расчленении России и полном
прекращении ее государственной самостоятельности и целостности.
Что же было причиной быстрого и полного провала всех планов изменника и всех
надежд шведского короля? Почему с самых первых дней после появления Мазепы в
лагере Карла XII шведский король убедился, что это не "могущественный князь
Украины", не новый сильный союзник, далеко превосходящий своими средствами
польского короля Станислава Лещинского, не новый вассал Швеции, гордо
объявляющий войну русскому царю во имя поддержки политики своего нового сюзерена
Карла, но что к нему опрометью прибежал искать спасения и защиты запутавшийся в
своих интригах старик, который обманным путем привел с собой около двух тысяч
казаков, причем с них не следует глаз спускать, потому что они того и гляди
разбегутся?
Народная война на Украине погубила изменническое предприятие Мазепы с первого
же момента.
Прибытие Мазепы к Карлу походило с самого начала не на посещение
могущественного союзника, а на появление беглеца, прячущегося в королевской
главной квартире от Меншикова, посланного арестовать его. И никакие церемонии
приема, и никакие латинские приветственные речи, которыми обменялись 28 октября
1708 г. Карл XII и Мазепа, ничего тут замаскировать не могли.
В современной антисоветской литературе украинских эмигрантов договаривается
мысль, которую по разным причинам не могла или не хотела договорить до ее
логического конца историческая "школа Грушевского", и Мазепа возводится в ранг
национального героя, будто бы стремившегося создать независимое украинское
государство, а не феодальный лен шляхетской Польши, зависимой в свою очередь от
шведского короля. Новейший автор этого типа, Микола Андрусайк, торжественно
подносит Мазепе титул "отца современного украинского движения в пользу
независимости" и всю его предшествующую долгую службу Петру рассматривает как
тактический маневр с целью нанести Москве удар в благоприятный момент. Все это —
без тени научной аргументации. Но как может Микола Андрусайк, бывший профессор
украинской истории в Львовском университете, обнаруживать попутно такое поистине
анекдотическое всестороннее невежество в своей специальности, как может он
безграмотно писать, что разрушение Батурина предшествовало битве при Лесной; или
что Карл XII расположил армию Левенгаупта в качестве своей главной армии
в Белоруссии, или что Петр "форсированными маршами" помчался к Полтаве,
"взял Полтаву в плен" и этим "создал смущение [587] и
разногласия между украинцами и нейтрализовал часть казачьих сил". Как можно с
бестрепетным челом подносить такой дикий, курьезнейший, шарлатанский вздор
читающей публике, нося звание какого там ни на есть "профессора",—это
непостижимо. Этот "профессор" — типичный образчик того умственного уровня, до
которого докатилось современное мазепинство.
Отмечаем работу Андрусайка в качестве типичной и по тенденции и по научному
уровню для этого рода литературы.
Измена Мазепы назревала давно. Попытка Кочубея и Искры раскрыть Петру глаза
на готовящуюся измену окончилась гибелью обоих лиц, сигнализировавших об
опасности. Уже в апреле 1708 г. Кочубея и Искру ждали в Смоленске и знали, по
какому делу они прибыли в Россию. Граф Головкин уведомил 23 мая 1708 г. царя,
что он велел "держать" Кочубея и Искру в Смоленске. Сначала была мысль отправить
их в Киев, где они были бы в руках русских военных властей. Этого больше всего
боялся гетман, знавший, конечно, как много они расскажут в Киеве, где русские
власти будут в самом деле заинтересованы выяснением дела. Поэтому Мазепа стал
усиленно хлопотать о том, чтобы заполучить обоих врагов в свои руки. Он не
переставал писать Головкину, который докладывал царю: "Он, гетман, пишет,
государь, к нам многократно, прилежно прося о прислании оных к нему в войско, а
не в Киеву". Для того чтобы поскорее добиться своей цели, Мазепа пустил в ход
всегда действовавший на Петра прием. Он сообщил, что уже идет в народе смута:
"рассеиваются многие плевелы", на гетмана клевещут, выдумывают, будто у царя
"великий гнев" на гетмана, уже народ бьет гетманских служащих и кричит: "приедет
де на вашу всех погибель Кочюбей", и всюду распространяются слухи, будто Кочубей
"в великой милости" у царя и что Искра будет "города какого добывать, а когда де
добудет, отпущен де.будет на гетманство"{40}. Словом,
Мазепа грозил смутой на Украине и мятежом, если ему не выдадут головой обоих
доносителей. Прием удался изменнику вполне. Его настойчивые просьбы, о которых
постоянно упоминает Головкин в своих письмах царю, увенчались успехом.
---------------
{40} Из Витебска, 1708 г., мая 23. [Головкин — Петру I].—
Письма и бумаги, т. VII, в. 2, стр. 715—716.
31 мая 1708 г. последовала записка в двух строках от царя к Мазепе,
гласившая: "Чтоб он был известен о присылке к нему воров, Кочюбея (sic. — Е.
Т.) и Искры, и их казнить по их достоинству"{41}.
---------------
{41} К Ивану Степановичу Мазепе.— Письма, и
бумаги, т. VII, в. 1, стр. 197, № 2415.
Кочубей и Искра после страшных пыток были казнены 14 июля 1708 г. в обозе
гетмана Мазепы в местечке Борщаговке (в 8 милях от Белой Церкви).
Ужасающая ошибка была царем совершена. Слишком много доносов на гетмана
получал он долгий ряд лет, и все они [588] победоносно
опровергались Мазепой. Очень ловко изменник внушил Головкину и Шафирову, а те —
Петру, что Кочубей в Искра сами действуют как предатели, сеют умышленно смуту и
рознь в народе, распуская слухи об измене гетмана и подстрекая этим украинский
народ к неповиновению законным украинским властям.
Личные мотивы Мазепы подвергались неоднократно и под пером шведских и под
пером некоторых украинских историков ("школы Грушевского") "глубокомысленному" и
сочувственному анализу, причем строились не имеющие под собой ни малейшего
основания тончайшие и затейливые гипотезы. Гетман долго колебался и взвешивал и
никак не мог решить окончательно вопроса, кто сильнее — Карл или Петр. Оттого он
и говорит так часто Орлику и старшине то одно, то другое. Оттого и княгиня
Дульская, через которую некоторое время велись переговоры об измене, то
именовалась в устах Мазепы "проклятой бабой, которая беснуется", то ее "цидулки"
прочитывались гетманом со все возрастающим вниманием.
Но в октябре 1708 г. колебания кончились, потому что вопрос об относительной
силе обоих врагов был решен, наконец, Мазепой бесповоротно: "Бессильная и
невоинственная московская рать, бегающая от непобедимых войск шведских,
спасается только истреблением наших селений и захватыванием наших городов", —
писал гетман стародубскому полковнику Ивану Скоропадскому, соблазняя его на
измену.
Письмо Мазепы было получено в Почепе фельдмаршалом Шереметевым, который 9
октября собрал военный совет ("конзилиум"). Вынесено было решение, которое
показывает, что хотя Мазепе еще доверяли, но все-таки избавить его от
обязанности немедленно идти со своим войском в Северскую Украину не желали.
Военный совет предложил Мазепе "определить знатную и верную особу в наказные
гетманы", т. е. назначить как бы заместителя на время своего отсутствия, причем
этот наказный гетман обязан будет "для надежды малороссийскому народу" смотреть,
"дабы в оном не произошли какие шатости от неприятеля какие факции", а в случае
таких шатостей{42} "оныя пристойным образом усмирять". А
кроме того, велено было князю Дм. Мих. Голицыну идти с частью пехотных полков "в
малороссийский край и стать в Нежине" с артиллерией. Все это показывает, что
донесению Мазепы о возможных волнениях в народе была придана полная вера, но
все-таки главной своей цели Мазепа не достиг. Сам-то он принуждался все-таки
ехать немедленно в Новгород-Северский, к русской армии, со всеми наиболее
надежными своими силами. Мало того. На другой же день после военного
"конзилиума" Головкин пишет (10 октября) Мазепе большое письмо, в котором,
повторяя содержание [589] решения военного совета,
напоминает Мазепе о царском приказе ему идти непременно на соединение с русской
армией: "Изволите потщитися по непременной своей к царскому величеству верности,
на оборону малороссийского народу, в особливое ваше управление от бога и от его
царского величества врученного, поспешить безотложно"{43}.
Еще более выразительно звучали слова, что малороссийский здешний край и народ
"зело сумневается, что от вашего сиятельства весьма оставлен в наступление
неприятельское"{44}.
---------------
{42} Опечатка "шалости" вместо "шатости" исправлена нами
по письму Головкина от 10 октября 1708 г. Речь идет именно о "шатаниях",
колебаниях в настроении народной массы.
{43} Копия с письма, каково послано от нас us Почепа к
гетъману и кавалеру, Ивану Степановичу Мазепе сего настоящего октября в 10
день.— Источники малороссийкой истории, ч. II, стр. 160—163.
{44} Там же, стр. 162.
Все это звучало довольно зловеще. Кольцо сжималось вокруг изменника. Терять
времени не приходилось.
Следовало в спешном порядке выискивать новый предлог для откладывания
движения на соединение с Шереметевым. Мазепа посылает из Салтыковой-Девицы, где
он находился, 13 октября Протасьева с известием об одолевающей его будто бы
болезни. Головкин поверил уведомлению о "скорби" гетмана, просит господа об
"облегчении" этой "скорби", но настаивает на том, чтобы Мазепа приказал "легкому
войску" идти к Стародубу и стать между Стародубом и Черниговом. В приложенной к
этому письму Головкина (от 16 октября) "цидуле" граф извещает о скором прибытии
в Стародуб князя Меншикова "со всей кавалерией"{45}.
---------------
{45} 1708. Октября 16. Письмо графа, Головкина и
цидула к Гетману Мазепе. Приписка: "таковое письмо послано с гетманским
слугою Кирилою, из Погаря, октября 16 дня 1708 г.". — Источники
малороссийской истории, ч. II, стр. 168.
Тогда-то, узнав от бежавшего из главной квартиры Меншикова племянника своего
Войнаровского, что князь Александр Данилович сам едет к нему точнее узнать о его
"болезни", гетман "сорвался яко вихрь" и помчался в шведский лагерь.
|
