Тарле
Евгений Викторович
Северная
война и шведское нашествие на Россию
|
|
Меню:
Северная
война и шведское нашествие на Россию;
Бібліотека |
|
Глава
I. 16
За зимним "роздыхом", если можно так назвать деятельную подготовку к
дальнейшим действиям, последовало овладение устьем Невы. 1 мая 1703 г. сдалась
Шереметеву небольшая шведская крепость Ниеншанц на правом берегу Невы (у
впадения речки Охты в Неву). А вслед за этой "знатной радостью" последовала и
другая: шведы, не имея понятия о том, что русские уже овладели Ниеншанцем,
явились на взморье, и их эскадра проникла в устье Невы и здесь совсем неожиданно
была атакована. После артиллерийской перестрелки русские на тридцати небольших
ботах подплыли под огнем к двум неприятельским судам и немедленно бросились на
абордаж. Адмирал Нумерс (в "Журнале" Петра по ошибке — Нумберс), потеряв два
судна, ушел с остальной эскадрой в море. Оба судна в почти неповрежденном виде,
со всей артиллерией (24 орудия), остались в руках победителей. Такова была
первая русская морская победа над шведами, и одержана она была в устье Невы, у
того самого моря, от которого по Столбовскому договору русские были, казалось,
так надежно отрезаны. То было лишь началом исторического русского опровержения
слов Густава Адольфа... Все это случилось 7 мая.
А через неделю с небольшим после этих событий произошло еще одно, гораздо
более важное: 16 мая 1703 г. на острове Лустон (Луст-Эйланд) на Неве была
заложена крепость, первое здание будущего города Петербурга. В ближайшие месяцы
русские овладели Копорьем и Ямом (Ямбургом). Вскоре после [434] этого была фактически занята русскими вся Ингрия
(Ингерманландия).
Уже 13 мая 1703 г. Шлиппенбах писал Горну, а Горн доносил (16 июля) в
"комиссию обороны" в Стокгольм, что если король немедленно не явится на выручку,
то остзейские провинции будут потеряны для Швеции, так как прочно закрепившихся
русских нельзя будет оттуда изгнать. Но все эти предостережения были напрасны.
"До конца король не допускал даже мысли, что здесь налицо большая опасность.
Неслыханно возрастающую силу России он не хотел или не был в состоянии видеть и
для большой опасности со стороны русского флота у него тоже не было глаз"{57}, — пишет один из апологетов Карла XII, Фердинанд Карлсон.
---------------
{57} Carlsоn F. Karl XII. Gotha, 1888, S. 308—309.
Следует отметить, что шведский историк и собиратель ценнейших, отчасти теперь
уже исчезнувших, документов и повествований по истории Карла XII, Фриксель,
писавший и собравший свои документы через сто лет после событий, шведский
шовинист, русских не любящий и охотно возводящий на них всякую напраслину, но
местами старающийся соблюдать "беспристрастие" (по мере сил), говорит об этом
тяжком для его патриотического сердца событии, т. е. отвоевании русскими у
шведов Ингерманландии, следующее: "Из многих земель и провинций, которые шведы
завоевали в свой блестящий период, Ингерманландия оказалась первой землей,
которая снова была ими потеряна. И с этого начался ряд великих потерь,
вследствие которых с 1702 по 1715 г. от тогдашней шведской монархии при Карле
XII и веденной им войне было оторвано больше половины владений Швеции. Царь,
действительно, теперь (после занятия Ингрии — Е. Т.) распространил свое
владычество до Балтийского моря. Он тем более радовался этой военной удаче, что
завоеванная территория первоначально принадлежала России. Таким образом, старая
пословица оправдалась: ,,неправо взятое имущество не приносит добра""{58}. И он тут же без возражений приводит полностью цитату из
библии (из первой книги о Маккавеях), ту самую цитату, которая красовалась на
большой карте Ингрии, вывешенной на колеснице во время триумфального въезда
Петра в Москву: "Мы ни чужой земли не брали, ни господствовали над чужим, но
владеем наследием отцов наших, которое враги наши в одно время неправедно
присвоили себе. Мы же, улучивши время, опять возвратили себе наследие отцов
наших".
---------------
{58} Fryxell A. Lebensgeschichte Karl's des
Zwolften, T. 2, S.21—22.
Мы видим, таким образом, что занятие Ингрии пошло очень быстро. Ниеншанцем на
Неве русские войска овладели 1 мая 1703 г. Через две недели (14 мая) последовала
сдача шведами Яма (Ямбурга), а 27-го — сдача Копорья. Фактически вся Ингрия уже
в 1703 г. была в руках русских. Но пока Ругодев (или [435]
Ругодив, т. е. Нарва) мог тревожить Ямский и Копорский уеэды налетами из
крепости, русские, конечно, не считали дела в Ингрии окончательно и бесповоротно
завершенными. Петр был очень недоволен тем, что ладожский воевода Петр
Матвеевич Апраксин (не смешивать с его родным братом, флотским начальником,
адмиралом Федором Матвеевичем) не удержал татар и казаков своего отряда от
эксцессов и нарушений интересов и спокойствия жителей и грабительских действий.
"А что по дороге разорено и вызжено, и то не зело приятно нам", — писал П. М.
Апраксину царь. Шереметев требовал от П. М. Апраксина, чтобы он обуздал своих
конников и удержал их от насилий, "ведаешь, какие люди татары и казаки",—
напоминал он ему. Ингрия стала уже русской провинцией, и негоже было обходиться
с населением, как с неприятелем{59}.
---------------
{59} См. Бобровский П.О. Завоевание Ингрии Петром
Великим (1701—1703 гг.).СПб., 1891, стр. 31.
Овладение крепостями Нарвой, Дерптом (славным отечественным градом Юрьевом,
как называл его Петр) и Иван-городом было намечено в качестве основной задачи на
1704 г. Уже в конце января началась подготовка нужной обстановки для успешного
выполнения этой задачи. Необходимо было, чтобы Август все же постарался всеми
силами задержать в Польше короля Карла с главными силами шведской армии. Царь
снова повторяет обещание, данное в договоре с Августом: после победы над
шведами, по мирному трактату, отдать Августу Ливонию. Петр старается убедить
Августа, что и для него, Августа, очень важно, чтобы поскорее крепости шведов
перешли в русские руки, ибо тогда польскому королю не придется "с бесчестьем
бежать в Саксонию". Царь напоминает об опасности, висящей над Августом, так как
злонамеренные поляки ("бешеные и весьма добра лишеные") могут его "с срамом
выгнать и веема престола лишить". И, зная хорошо своего союзника, Петр обещает
Августу в случае, "естли по сему исполнит", дать ему "200 000 рублеф (sic. —
Е. Т.) ...хотя бы и с лишком", но, впрочем, не авансом, а только в
будущем, 1705 г.{60}
---------------
{60} Инструкция, посланная Паткулю и князю Г. Ф.
Долгорукову. 1704 г., в январе до 28.— Писыш и бумаги,
т. III. СПб., 1893. стр. 2—4, № 618.
С этой инструкцией Паткуль, вновь назначенный русский посланник при польском
дворе, и отправился в январе 1704 г. к Августу.
А русские приступили к выполнению намеченной на 1704 г. программы.
Овладение Нарвой, конечно, было в планах русского командования одной из
первоочередных задач. У нас есть документ, который определенно говорит, что уже
в зиму с 1701 на 1702 г. с русской стороны намечались какие-то активные военные
действия под Нарвой. Некий Ивашка Гуморт послал на имя царя письмо, которое 24
мая 1702 г. было прислано А. А. Матвеевым в Посольский приказ, где, по-видимому,
оно и переведено на русский язык. С какого именно языка? Вероятно, с немецкого,
так [43 ---------------
{61} ЦГАДА, ф. Шведские дела, 1702 г., д. 5, л. 10—16 об.
Перевод с писма Ивашки Гуморта, писанного к
великому государю, каково прислал Андрей
Артамонович в нынешнем 1702 году, майия в 24
день, чрез почту у города. {62} Там же, л. 11.
Как бы там ни было, ясно, что русское командование, ведя активные действия в
Ливонии в 1701–1702 гг., внимательно и осторожно следило за Нарвой и
интересовалось сообщениями о том, что в городе и вокруг него делается и какие
укрепления там строятся.
Попытки нарвского коменданта Горна и Кронхиорта из Выборга внезапными
нападениями помешать русским работать по постройке Петербурга окончились
неудачей. Горн был прогнан и преследуем до самой Нарвы, где и укрылся;
Кронхиорта отбросил от Сестры-реки сам Петр, причем шведский генерал отошел к
Выборгу.
Сил для того, чтобы отбить обратно у русских устье Невы, шведам явно не
хватало. Да и русское командование не теряло времени. В середине лета 1704 г. на
озере Пейпус была полностью уничтожена довольно значительная шведская озерная
флотилия под командой Летерн фон Герцфельда, причем погиб почти полностью весь
экипаж всех судов флотилии во главе с Летерном. Тотчас после этого Шереметев
осадил Дерпт. Необыкновенно удачно пошли дела в это лето 1704 г.
Шведы ждали нападения на Дерпт с суши, но не со стороны реки Эмбах, а
Шереметев потерял целый месяц, ведя осадные работы и атаку там, где комендант
Дерпта полковник Скитте располагал хорошими укреплениями. У русских было 46
орудий, [437] у шведов в крепости втрое больше: 133 пушки.
Прибывший туда Петр совершенно переменил все планы Шереметева. Он повел атаку со
стороны реки, для чего выстроил мост через Эмбах, и перевел туда под самые
укрепления часть осаждающей армии. 13 и 14 июля произошел штурм, и город сдался.
Почти вся шведская артиллерия (132 пушки из 133) досталась тут в исправном виде
русской армии.
После Дерпта очень скоро наступила очередь Нарвы, под которой стояла русская
армия Шереметева, собравшаяся сюда после взятия Дерпта, и куда прибыл
приглашенный Петром на русскую службу старый, уже отставной австрийский
фельдмаршал Огильви.
В Нарве стоял шведский гарнизон в 2 тыс. человек под начальством коменданта
Рудольфа Горна. Спасения Нарве не было. Пытавшийся создать диверсию стоявший в
Риге Шлиппенбах был тотчас же после того, как с отрядом кавалерии двинулся в
поход, разбит наголову русским генералом Реном (Ренне) и отброшен обратно,
потеряв из своих 1200 кавалеристов почти тысячу человек. Горн решил защищать
крепость до последней возможности. Петр предлагал ему сдачу на самых почетных и
выгодных условиях, с правом вывести, куда захочет, весь свой гарнизон. Горн,
подобно своему повелителю, совсем не понимавший, кто перед ним находится и
каково соотношение сил в Прибалтике, ответил издевательским упоминанием о том,
как русские были разбиты под этой же Нарвой за четыре года до этого. Дорого
заплатила Нарва за это безумство и за кровавое, совершенно бесцельное
сопротивление.
13 августа после кровопролитного штурма русские ворвались в город
одновременно с двух концов.
В разгаре боя шведы взорвали мину, и при этом взрыве, погибло очень много и
шведов и русских.
Последний штурм длился три четверти часа. Сопротивление шведов было
отчаянное, и русские солдаты были так разъярены тяжкими потерями, которые они
понесли, когда уже всякое сопротивление было явно бессмысленно, что, ворвавшись
в крепость, они с большим трудом и далеко не сразу опомнились и прекратили
эксцессы. Петр должен был с обнаженной шпагой в руках броситься к солдатам и
только этим остановил их. "Всемилостевейший господь каковым счастием оружие наше
благословити изволил и где прет (sic. — Е. Т.), четырмя леты (оскорбил,
или наказал, или опечалил. — Е. Т.), тут ныне веселыми победители учинил,
ибо сию преславною крепость, через десницы, шпагою в три четверти (часа. — Е.
Т.), получили. Хотя неприятель поткопом (sic. — Е. Т.) крепко наших
подорвал, аднакож салдат тем самым устрашити не мог"{63} ,
— писал Петр польскому королю Августу. Не только царь, но и солдаты [438] вспомнили о бедственном поражении под самой Нарвой за
четыре года до того, в ноябре 1700 г.
---------------
{63} Проект известительного письма о взятии
Нарвы. 1704 г., августа 13.— Письма и бумаги,
т. III, стр. 117, № 694.
Играя созвучием слов: "нарыв" и "Нарва", Петр поспешил известить Александра
Кикина о блестящей победе 1704 г., совсем загладившей последствия несчастья 1700
г., в таких выражениях: "Инова (sic. — Е. Т.) не могу писать, только что
Нарву, которою 4 года нарывала, ныне, слава богу, прорвало, о чем пространнее
скажу сам. Piter"{64}.
---------------
{64} Петр I — адмиралтейств-советнику Александру Васильевичу Кикину. Из Нарвы, 14 д[ень] августа 1704.— Сб. РИО, т. 11. СПб., 1873, стр. 2.
|
