Тарле
Евгений Викторович
Северная
война и шведское нашествие на Россию
|
|
Меню:
Северная
война и шведское нашествие на Россию;
Бібліотека |
|
Глава
I. 17
Тотчас же после этой важной победы Петр поспешил подтвердить и укрепить свой
союз с Августом II. Чем больше Карл XII бил Августа, тем существеннее было для
России поддержать союзника, отвлекавшего шведов от Прибалтики.
15 августа 1704 г. представители польского короля и саксонского курфюрста
Августа и представитель Петра Федор Алексеевич Головин подписали соглашение об
оборонительном и наступательном союзе против шведского короля: "по силе того
союза против короля Свойского до скончания сея войны всеми силами воевать, и
друг друга не оставлять, и особливого мира с неприятелем не чинить... Дан в
завоеванной крепости Нарве... 1704-го, месяца августа 15-го дня"{65}.
---------------
{65} Грамота к польскому королю Августу II. 1704 г.,
августа 15.— Письма и бумаги, т. III, стр.
125—127, № 702.
Это было торжественным и формальным подтверждением договора,
предшествовавшего началу Северной войны.
Формальный союзный договор в полном виде был подписан там же, в Нарве, 19
августа 1704 г.{66} Ни единым словом в этом договоре не
поминается о каких бы то ни было обещаниях или обязательствах России дать Польше
какую-либо часть завоеванных русским оружием прибалтийских провинций Швеции.
---------------
{66} Союзный договор с Польшею.— Там же, стр.
129—135, № 706.
В этом 1704 г. Август окончательно показал себя неспособным на серьезное
сопротивление Карлу XII. Последний, насколько можно судить по имеющимся пока
данным, должен был считаться все же с некоторым сопротивлением населения
(особенно в Литве), но он успешно ликвидировал попытки регулярных сил польского
короля задержать его движение к югу. И Головин, и после него Шафиров, и другие
советники Петра продолжали, конечно, считать в высшей степени важным и полезным
возможно более продолжительное пребывание Карла и его армии в Польше, и с этой
стороны Август, пока у него были в Польше свои сторонники и пока он не заключил
сепаратного мира с Карлом, был при всей своей инертности ценным союзником. Но,
конечно, от польского короля никакой активной помощи уже не ждали, "понеже его
королевское величество всякого случаю от бою с королем швецким удаляетца и
войска свои по возможности соблюдает"{67}.[439]
---------------
{67} Ответы на предложения генерал-адъютанта
польского короля фон-Арнштета. 1704 года
августа после 27.— Письма и бумаги, т. III,
стр. 146, № 712.
Систематические нападения конницы Шереметева на Лифляндию, начавшиеся еще
перед Эрестфером, еще более активизировались в годы после Эрестфера, и в 1703,
1704, 1705 гг. они имели очень большое политическое и стратегическое значение,
и, заметим кстати, историки военного искусства в России имеют полное основание
отмечать их несходство со старыми допетровскими "бесформенными" кавалерийскими
набегами{68}. Забирая продовольственные запасы, опустошая
страну, считавшуюся житницей Швеции, Шереметев лишал постепенно и
последовательно шведов их ближайшей базы для операций не только против первых
русских приобретений в Ингерманландии, но и против Пскова, Новгорода и Литвы,
которая и в соображениях Карла XII и в оценке Петра была прямыми воротами,
широкой дорогой к русским пределам. Когда Шереметев "изрядно повоевал Лифлянды",
то и Петербург, и старые города — Псков, Новгород, а впоследствии и Смоленск —
оказались в гораздо лучшем положении перед грозящим шведским нашествием, чем
если бы шведы могли опираться на такую прекрасную базу, как Лифляндия.
---------------
{68} См. Mасловский Д. Записки по истории военного
искусства в Росши, вып. 1. СПб., 1891, стр. 176.
Политическая сторона дела была также очень важна. Лифляндское дворянство
переставало верить в несокрушимость и непобедимость своих стародавних суровых
шведских властителей (и грабителей), и число тайных сторонников врага Швеции
дворянина Паткуля стало расти. Ливонцы видели, что в тех местах Ингерманландии,
где утвердились русские, живется, несмотря на войну, спокойнее, чем в Лифляндии,
куда систематически вторгается русская конница, а за ней и пехота. Раньше, чем
где-либо в Европе, задолго до Полтавы, в Лифляндии имели все основания начать
сомневаться в возможности для шведов справиться с Россией и, наблюдая, что
творится у них перед глазами, начали взвешивать шансы, расценивать выгоды и
невыгоды подчинения одному или другому из двух борцов, России или Швеции.
В манифесте "о принятии под защиту жителей Лифляндии", изданном в Дерпте в
августе 1704 г., правда, еще говорится, что Лифляндия должна будет отойти к
Польше, но уже делается крайне существенная оговорка: это присоединение
Лифляндии к "короне польской" может состояться лишь тогда, когда корона
польская" будет сама в состоянии оборонять эту провинцию, а до тех пор мы
Лифляндию "в наше защищение восприемлем"{69}. Если принять
во внимание, что в это время "корона польская", в зависимости от местности и от
военных приключений, перелетала с головы Августа на голову шведского ставленника
Станислава Лещинского и обратно, то станет вполне ясно, что Петр этим манифестом
уже довольно недвусмысленно объявлял всем, кого это интересовало, что ни за что
он [440] Лифляндию Польше не отдаст. После предательства
Августа II и подписания им сепаратного мира с Карлом XII в Альтранштадте
польские претензии на Лифляндию (Ливонию) были похоронены навсегда.
---------------
{69} Манифест о принятии под защиту жителей
Лифляндии, 1704 года в августе.— Письма и. бумаги,
т. III, стр. 149—152, № 713.
Мы видим, что русское движение шло с востока на запад последовательно и
неуклонно, без невозможной и ненужной поспешности и без опасной медлительности:
в 1702 г. была занята Ингрия, 16 мая 1703 г. был основан на Неве Петербург, в
1703 г. началось завоевание Эстляндии, в 1704 г. летом пали два оплота шведского
владычества в Эстляндии и Ливонии — Дерпт и Нарва. Война велась русскими
планомерно, в логической и географической постепенности. Ливония, периодически
подвергавшаяся нашествиям русских военных частей в 1702–1704 гг., была
фактически в русской власти. Рига — столица шведской Ливонии — еще держалась.
Держались и курляндские крепости Митава и Бауск. Их черед наступил в 1705 г.
Петр хорошо понимал, до какой степени губит шведов их упорное, невежественное
пренебрежение ко всему, что делается в России для поднятия боеспособности
русской армии: "...пред их очами гора гордости стояла, чрез которую (шведы. —
Е. Т.) не могли... видеть" ухищрений, давших русским победу{70} , — писал Петр еще до взятия Нарвы.
---------------
{70} [Петр I — адмиралтейств-советнику
Александру Васильевичу Кикину]. Из Санкт-Питербурха,
в 16 день июня 1704 г.— Сб. РИО, т. 11, стр. 1.
Эта "гора гордости" застилала глаза шведского короля целых восемь лет и
застилала все перед его взором вплоть до Полтавского дня. Петр писал это по
поводу одной удавшейся русской военной хитрости, когда русское командование,
руководившее осадой Нарвы, выманило на вылазку шведский гарнизон, причем было
перебито много шведов. Эти слова о том, что "гора гордости" долго скрывала от
шведов действительность, могли быть применены ко всему дополтавскому периоду
Северной войны. Но близилось время, когда Карл XII доказал, что он далеко не
совсем впустую терял целые годы в Польше и что, проигрывая свои прибалтийские
владения, он немало выиграл в другом месте. Ему, однако, необходимо было еще
окончательно оформить и утвердить начатое дело в Польше. И Россия получила
передышку еще на год.
|
