Тарле
Евгений Викторович
Северная
война и шведское нашествие на Россию
|
|
Меню:
Северная
война и шведское нашествие на Россию;
Бібліотека |
|
Глава
I. 15
Столкновения на границах расположения двух армий — русской и шведской —
продолжались, но не принимали больших размеров в течение полугода после
Эрестферского боя. Только 17 июля 1702 г. (по шведскому календарю 18-го) дело
дошло до нового серьезного столкновения. Русские снова перешли в наступление по
линии Эрестфер — Дерпт, и между городком Гумельгоф и Загнитш (на р. Эмбах)
Шлиппенбах потерпел новое жестокое поражение от войск Шереметева. Сначала шведам
удалось потеснить русских и даже отбить у них пять пушек (по шведским показаниям
— шесть), но затем к полю боя подоспела русская пехота, и неприятель был разбит
наголову и не только должен был оставить взятые у русских орудия, но потерял
пятнадцать своих. Русские взяли в плен 238 человек, а "остальные от пехоты
почитай все на месте трупом положены", — читаем в "Журнале" Петра. Шведские
источники также признают, что в этой битве при Гумельгофе (русские переиначили:
"при Гумоловой") почти все, кроме конницы, бежавшей к Пернау (Перново), и кроме
нескольких сот взятых в плен, были перебиты, а было у Шлиппенбаха к началу боя
почти 2 тыс. человек, и шведы признают, что в самом деле почти все эти люди пали
в бою 17—18 июля 1702 г. После сражения Шереметев беспрепятственно прошел всю
южную Лифляндию, забирая запасы продовольствия, разрушая укрепления, захватывая
пленных. Но фельдмаршал не желал нарушить повеления Петра и не занял Лифляндию
(для этого не пришло еще время). Вернувшись в Псков и устроив свою армию близ
Пскова и у Печоры, Шереметев остался в полной готовности нагрянуть в любой пункт
Ливонской (Лифляндской) земли, куда ему будет указано. После этой второй крупной
русской победы в открытом поле и после долгого беспрепятственного господства
Шереметева в Лифляндии еще [430] гораздо больше, чем после
Эрестфера, выявлялась воочию непрочность позиции шведских сил в данный момент.
У всякого, кто изучает детально историю этих первых лет Великой Северной
войны, возникает, конечно, естественный вопрос: как же относилось шведское
правительство к этим серьезным, зловещим предостережениям? Ведь прошло
каких-нибудь полтора года с небольшим после Нарвы, и шведы потерпели два тяжких
поражения.
У русских на юге Лифляндии уже была наготове армия в несколько десятков тысяч
человек, и от этой армии уже дважды бежала в панике шведская кавалерия.
Но на вопрос: как все эти тревожные и неожиданные известия были приняты
Швецией, должно дать два ответа. Стокгольмский правительствующий совет был
встревожен, хотя часть его членов бодрилась. Но Карл XII, гнавший в Польше
короля Августа и шедший из Торуня в Варшаву, из Варшавы в Сандомир, оттуда
собиравшийся в Краков, ничуть не был смущен. Им теперь уже овладела окончательно
та безмятежная уверенность в конечном успехе (и в очень легком успехе) в борьбе
с русскими, которой, как сказано, вовсе не было еще в таких размерах сразу после
Нарвы. Теперь, после "великолепных успехов" и якобы "триумфальной прогулки" по
Литве и Польше, Карл не хотел отвлекать себя заботами о "неумеющих воевать
русских варварах". Если Карл пошел в Польшу, чтобы обеспечить за собой базу для
будущего похода на Россию, то он слишком рано удостоверился, будто его
прибалтийским владениям уже не грозит ничего и что можно спокойно довести до
конца обдуманный план полного подчинения своей воле Польши перед походом на
Москву. Нужны были новые тяжкие удары, чтобы в головы шведского командования
проник первый, еще очень слабый луч понимания, первая мысль, что, может быть, в
самом деле Прибалтике грозит серьезная опасность?
Новые удары последовали. Но мы увидим, что они произвели совсем не тот
эффект, которого логически можно было бы ждать и которого в самом деле — это
известно документально — ждали в Стокгольме все сколько-нибудь здравомыслящие
политики.
"Намерение есть, при помощи божией, по лду Орешик доставать", — писал Петр
Шереметеву еще в январе 1702 г., но все же приходилось поотложить, пока новые
успехи русских в Ливонии не развязали окончательно рук для действий в Ингрии, на
Ладоге и Неве{53}. Нужно было также подождать, чтобы
определилось дальнейшее движение Карла и его главной армии 5 июня 1702 г. царь
мог уже поделиться с Апраксиным двумя хорошими новостями.
---------------
{53} Наказ Борису Петровичу Шереметеву. 1702 г. в
январе (точной даты нет).— Письма и бумаги Петра Великого
(в дальнейшем сокращенно: Письма и бумаги),
т. II. СПб., 1889, стр. 4—5, № 405.
Во-первых, король шведский с армией углубляется все далее и далее в Польшу. А
во-вторых, "зело великая перемена [431] учинилась, война
общая началась; дай, боже, чтобы протенулась (sic. — Е. Т.): хуже не
будет нам"{54}. Так совершенно правильно расценивал Петр, с
точки зрения русских интересов, вспыхнувшую весной 1702 т. войну за испанское
наследство. Эта война почти на двенадцать лет связала руки Франции, которая
воевала против Англии и Бранденбургского курфюршества (Пруссии), связала тем
самым руки Англии, Австрии и Бранденбургу, лишила Швецию активной французской
поддержки, не дала Англии возможности помочь Швеции и хоть немного остановить
вовремя русские успехи на Балтийском побережье, успехи первые и, может быть,
наиболее для России важные. Уход Карла из Литвы в Польшу и вспыхнувшая война на
Западе между всеми великими державами очень облегчали положение русских в
Прибалтике.
---------------
{54} К Федору Матвеевичу Апраксину. 1702 г., июня
5.— Там же, стр. 67—68, № 434.
Две крупные победы над Шлиппенбахом, постоянные более мелкие столкновения на
южных границах Лифляндии или Ливонии, как ее стали все чаще называть по-старому
в наших, но не в шведских документах, наконец, то, что сделали в Ливонии
шереметевские войска, и оставление их поблизости — в Пскове и близ Печоры — все
это было очень рассчитанным и вполне удавшимся первым шагом в поставленной
Петром задаче возвращения старорусского Поморья.
Но второй шаг последовал не в Ливонии, а в Ингрии. Все сделанное в 1701–1702
гг. было подготовкой к прочному овладению устьем Невы и предназначено для того,
чтобы обезопасить русские вооруженные силы от шведского большого нападения с
Запада, от Дерпта, Риги и Ревеля.
Когда Петр к великому своему удовлетворению увидел, что Карл со своими
главными силами не только не спешит в Прибалтику спасать свои владения, но,
напротив, все больше и больше движется к югу и юго-западу Польши, тогда русское
военное командование решительно приступило к делу, катастрофически прерванному
первой Нарвой в ноябре 1700 г. Отход, на юг сил главной армии врага был
немедленно использован.
После удачного первого шага, после подготовки в Ливонии, решено было сделать
второй шаг, нанести главный удар в устье Невы, на Ладоге и, конечно, в той же
Нарве, не овладев которой все-таки нельзя было двигаться дальше.
Позиция шведов в этих местах была очень сильна. Они фактически
владычествовали на Ладоге и имели там флот, который невозбранно высаживал на
восточном (русском) берегу озера десанты и беспощадно опустошал русские селения.
Петр немедленно принялся создавать озерный флот, который уже в 1702 г. с успехом
стал оказывать сопротивление.
Но пока у шведов в руках были две сильные крепости на Ладоге: Нотебург и
Кексгольм,—до той поры русские не могли [432] чувствовать
себя сколько-нибудь прочно, и, главное, устье Невы и море оставались
недостижимыми.
Нотебург на южной окраине озера был важнее Кексгольма и гораздо лучше
укреплен. Уже в ночь с 26 на 27 сентября 1702 г. отряд Преображенского полка в
400 человек подошел к городу и начал перестрелку.
27 сентября подошли значительные силы, и началась осада. К русской армии
прибыл из Пскова Шереметев. Помощь, на которую рассчитывал шведский комендант,
не пришла: незадолго до начала осады Апраксин разбил наголову на берегу р. Ижоры
отряд, высланный против него главноначальствующим шведскими силами в Ингрии
генералом Кронхиортом. У этого генерала Кронхиорта были, как осторожно пишут
шведские историки, при всей его почтенности некоторые досадные недостатки: он
был очень склонен к обогащению за счет казны, неимоверно жесток к населению
(даже шведскому) и мало смыслил в военном деле, хотя Карл XII убедился в этом
слишком поздно. Что касается его достоинств, то история не сохранила памяти о
них, если не считать достоинством то, что ему было уже под семьдесят лет.
Существенной помощи Нотебургу он не оказал, и мужественный комендант со своим
очень храбро сражавшимся гарнизоном был предоставлен своим силам.
В гарнизоне было 450 человек и многочисленная артиллерия: 142 орудия.
Предложение о сдаче, посланное Шереметевым, было отвергнуто, и 1 октября
началась бомбардировка, продолжавшаяся с малыми перерывами десять дней.
Русское командование перетащило волоком 50 судов из Ладожского озера в Неву.
Русские взяли укрепление на другой стороне Невы, и попытка шведов отбить его
оставалась безуспешной. Шведы получили за все время осады лишь подмогу в 50
человек от Кронхиорта. Кроме этих людей, никому пробраться в крепость не
удалось. Шведам непременно нужно было попытаться дать тем или иным путем
сведения о себе Кронхиорту. Внезапно в русский лагерь явился барабанщик из
осажденного города с прошением к фельдмаршалу Шереметеву от жены коменданта,
ходатайствовавшей, чтобы женам всех офицеров позволили выйти из крепости "ради
великого беспокойства от огня и дыма". Письмо попало в руки сражавшегося в рядах
Преображенских солдат "капитана бомбардирской роты" царя Петра Алексеевича.
"Капитан" вручил шведскому барабанщику такой ответ: к фельдмаршалу пересылать
письмо он не берется, потому что ему доподлинно известно уже наперед, что
Шереметев не захочет офицерских жен "разлучением опечалити" с мужьями, а поэтому
разрешение выйти из города дается лишь с тем условием, чтобы каждая офицерская
жена захватила с собой своего мужа{55}. На этом и
окончились попытки осажденных как-нибудь [4 ---------------
{55} "... а если изволят выехать, то изволили б и
любезных супружников вывести купно с собою"
читаем в "Журнале" Петра. (Прим. авт.)
После штурма, продолжавшегося с перерывами двенадцать часов, комендант
Нотебурга полковник Густав Вильгельм фон Шлиппенбах сдал крепость. Петр дал ему
самые почетные условия, как и всему храброму гарнизону: шведы были выпущены из
крепости и вышли с распущенными знаменами и музыкой. Они все свободно могли
присоединиться к своим, стоявшим в Нарве. Такая же свобода уйти, куда пожелают,
или оставаться была предоставлена всему населению. Много потерь стоила русским
эта победа. Штурм был необычайно трудным и кровопролитным. "Правда, что зело
жесток сей орех был, аднака, слава богу, счастливо разгрызен. Артиллерия наша
зело чюдесно дело свое исправила"{56} , — писал Петр А. А.
Виниусу. Старый русский Орешек вернулся в русские руки и был переименован в
Шлиссельбург ("ключ-город", открывавший дорогу к овладению устьем Невы).
---------------
{56} К Андрею Андреевичу Виниусу. 1702 г. октября 13.— Писъма и бумаги, т. II, стр. 97—98, № 462.
|
