(108)
М.
Спарбер
ПОЭТ
С МОЛОДЫМ СЕРДЦЕМ
(памяти
Леонида Первомайского)
Вірш
починається не з великої літери,
А з великого болю, якого й не зміриш.
(Л.
Первомайський)
Истина
старая, как мир: человека помнят, о нём
чаще всего судят по тем деяниям, которые
удалось свершить ему при жизни. В
бесконечном ряду ушедших есть люди, о
которых помнят и тогда, когда о других
меркнет память. Помнят поэтов и писателей,
людей многогранно талантливых.
В
украинской советской поэзии имя Леонида
Первомайского стоит рядом с именами самых
выдающихся её творцов, его имя - в созвездии
наиболее известных поэтических имён всей
многонациональной литературы. Кто он,
откуда вошёл в большую литературу?
Леонид
Соломонович Первомайский (Илья Шлёмович
Гуревич) родился 17 мая 1908 года в семье
ремесленника-политурщика. Было это в
небольшом местечке Константиноград (сейчас
Красноград) на Полтавщине, где и прошли его детские
годы.
В
одной комнате жили вшестером, и кроватью
мальчику служила доска, на которой днём
мать гладила белье. Всё же детства без
радости не бывает. Были развлечения и
дружба с такими же полуголодными
ровесниками "на улице". На всю жизнь
запомнил он свою родину, которая дала ему
вдохновение и талант:
Я
хочу бути терпким, як яблуко, Зелене яблуко з твоїх садів,
Червоноградщино, де я блукав, Де я горів і
цвів. Тече ріка, два миє береги, Два миє
береги - одним
садам. Краси твоєї ні за Америку, Ні за
Австралію я не віддам.
(109)
Мягкий лесостепной рельєф, напоённый степными травами воздух, чистые звонкоголосые
реки Орчик, Сула,
Берестова - благословенная
Полтавщина оставила неизгладимый след
в сердце поэта.
А
ещё были песни матери. Помнила их она
бесчисленное количество. Она и передала
сыну в наследство ненасытную любовь к
народному творчеству. "Не кончается её
песня, только, чем дальше она поёт, почти
шёпотом, а я слышу каждое слово, слышу её
дыхание и знаю, что это не песня, а сама она
рассказывает, и сердится, и прощает - не
прощает. Может, она сама складывала свои
песни? Больше ни от кого я не слышал их
никогда", - писал на склоне лет Леонид
Первомайский.
Грамоте
он научился очень рано, учился всюду
понемногу и всюду по-разному: в начальной
школе, в мужской гимназии и в советской
семилетке. Много и жадно читал: эта страсть
оставалась на всю жизнь и, собственно,
поэтому самостоятельно получил глубокие
знания.
Неизвестно,
какая судьба выпала бы способному парню,
если бы не революция, которая разгорелась
где-то далеко в Петрограде и постепенно
докатилась и до Украины. Вспыхнула
гражданская война, и настали дни, "когда
огонь и буря катились по степям и дорогам
растерзанного края, и не было приюта и
защиты тихим и щедрым сердцам. Да и сердец
таких не было. Тихих сердец не было."
Были,
очевидно, да не такое сердце билось у автора
этих строк. Хотя, по возрасту, он не принимал
участия в революционных событиях, но не
надо думать, что для него не существовало
дилеммы: на чьей он стороне.
Безусловно, революционные бои
гражданской войны сформировали его
мировоззрение. В это же время юноша пробует
писать.
...Я
шкрябав вірш і тягнувсь по місту В компанії
патлатих хлопчаків, Обідраних, голодних і
холодних:
Населення
ненавиділо нас, Завзятих ворогів чужих
городів, Нестиглих яблук і зелених груш.
Эти
подростки, как и все их ровесники, также мечтали о чём-то
необыкновенном, в особенности им нравились
фильмы о жизни вымышленной и прекрасной.
Проникали они в кинотеатр, минуя
контролёров. Илью друзья старались
протолкнуть в таинственную (110) темноту
кинозала обязательно: он потом
пересказывал увиденное (и домысленное)
стихами. Как-то такое импровизированное
выступление босоногого поэта услышал юноша
в ободранной шинели, который называл себя
Спартаком. Он привёл парнишку в
комсомольскую ячейку, где на стенах висели
злободневные лозунги, а по углам стояли
пирамиды винтовок. Юный поэт прочёл
присутствующим, что мог, и услышал приговор:
"Стихи должны быть не из книги, а из жизни."
Ему дали задание - тут же, при всех написать
стихи о баррикадах Парижа. Стихи были
написаны, одобрены, после чего автору
поручили выпускать стенгазету.
В
1924 году, придумав боевой комсомольский
псевдоним "Первомайский", начинающий
автор послал в редакцию газеты стих,
который назывался "Мы". Рукопись
попала к земляку Ивану Савченко, который, не
задумываясь, довел её до кондиции и
напечатал под двумя фамилиями. Это был
дебют Леонида Первомайского в печати.
Ми
молода невмируча сила,
Зоряні в небо вбиті клинки,
Піснею,
словом,
плугом,
ділом
-
Карбами краємо сонні віки!
Так
звучит стих "Мы" в последней авторской
редакции. Перекроить жизнь, построить новые
общественные отношения, зажечь огонь
революции во всём мире - вот что
воодушевляло в то время творчество Леонида
Первомайского.
Бунтаримо
армій парад,
Вчиняємо кроком майдани,
Могутня гроза канонад
Колише моря й океани.
Стрічаємо бурю грудьми
І штурму не кажемо: годі,
Нехай закипають громи -
Ніщо нас не спинить в поході.
("Буде
день")
Впоследствии
Леонид Первомайский пересмотрел свои
ранние стихи, от некоторых отказался,
другие перестал печатать, (111) считая
их наивными. Таким образом, многие из них
просто позабылись - и напрасно. Читать их
очень интересно. Они волнуют пламенностью,
пафосом ежеминутного превращения, юмором
подмеченных деталей, тонким искусством
стилизации, почему-то ныне почти забытыми
("Монолог партизана Гурия", "Бабина
казка").
Леонид
Первомайский пытался не только писать, а и
жить так, как он учил в своих стихах. В 1932
году поехал на Памир, путешествовал,
встречался с пограничниками, крестьянами,
привёз из Таджикистана, кроме рассказов и
стихов, целую серию фотографий, которые
имеют этнографическую ценность.
Водоспади
музики й вогню,
Ріки молодості і пороги
Переходив я вбрід,
Щоб пройти мою молодість знов.
Крізь дороги боїв
На шляхи перемоги -
Серце, куте в остроги,
Я проносив живе
І доніс його, осьдечки - ціле воно!
Гей
ви, хлопці мої,
Лежите у холодних могилах,
Безпритульні коростяві друзі,
Мовчазні продотрядники,
Суворі партійці, веселі чекісти
І в повному складі ЧОН!
Як ви вміли голодними днями звитяг
Через хмарні злигодні життя нести стяг
І ставити віхи на виднокрузі,
І невтомно йти на мости безсмертя
Крізь дроти вікових заборон!
Вместе
с тем, слышна ему и другая музыка слова и
чувств, она отзовётся ещё в его стихах, и как
отзовётся!
Неначе
флейти звук печальний,
Що, затихаючи, бринить,
Спливає сном за обрій дальній
Холодна мовчазна блакить.
Згасає день, і непрозора
Лягає тінь на мій поріг,
Вступає вечора валторна,
В симфонію звучить нічник.
(112)
Какой неожиданный и
широкий диапазон мыслей! Да, Леонид
Первомайский знал, что такое власть языка,
чувствовал музыку стиха.
20-30-е
годы были для него чрезвычайно
плодотворными. Все тогда начинали рано,
бурно, и всё таки...В 26 лет издал пятитомное
собрание произведений, где были
представлены и проза, и драматургия, и,
конечно, поэзия. И хотя Леонид Первомайский
упрекает себя в лени и недостаточной
работоспособности, перед нами пример,
который достоин подражания. И
неудивительно, что на I Всесоюзном съезде
писателей среди других делегатов
присутствовал молодой Леонид Первомайский.
Таким эмоциональным, требовательным к себе
появился он и на трибуне съезда. Напомнил,
что Шандор Петефи и Михаил Лермонтов в его
годы уже сказали всё, что нужно было сказать
человечеству.
"Я
хочу смотреть в глаза завтрашнему дню
советской поэзии. Я хочу смотреть в глаза
правде... Я говорю о моём поколении, о 27-летних,
о тех, кто в других условиях были бы
мастеровыми и пастухами, рабами, навек
прикованными каждый к своей тачке, гребцами
на галерах, палубы которых сотрясает пьяный
топот верхних десяти тысяч... Я не понимаю
благодушного настроения тех, кого в 27 лет
называют молодыми поэтами. На что они
надеются? На то, что будущий год принесёт им
настоящее чувство и остроту мысли, которые
необходимы для написания великих
произведений искусства? Неужели 27-летние
поэты считают, что великие чувства и важные
мысли придут к ним в порядке пришествия
святого духа в то время, когда они достигнут
лет апостолов?..
Нет
и не было времени более героического и
прекрасного, времени наиболее ярких
контрастов, времени глухих взрывов и
катастроф, времени творчества и великих
прозрений в будущее. Мы мало дерзаем. Нам
мешает самодовольность и самовлюблённость."
И
вот финал выступления на съезде писателей:
"Если мы упадём в будущих боях, перед
которыми стоит наша Родина, и если наших тел
не найдут так же, как не найдено было тело 27-летнего
творца Шандора Петефи, - песни наши будут
жить в сердцах грядущих поколений."
Эта
тревога, предчувствие великих потрясений и
испытаний пронизывают предвоенную его
лирику. Наверное, высокая совесть
приказывала ему брать эту тональность.
Сборник 1940-го года "Барвінковий світ"
завершается аккордом страшного
предчувствия: (113)
На
світанні меркнуть зорі,
Гаснуть іскрами в золі...
Тихо в небі. Тихо в морі.
Неспокійно на землі.
И
когда тревога поэта вдруг стала грозной
реальностью для миллионов людей, когда
упали на Киев немецкие авиабомбы, а
вражеские танки поползли по нашей земле,
Леонид Первомайский был к этому давно готов.
И ответил не только стихами, большинство из
которых стали уже украинской классикой. Он,
освобождённый от военной службы из-за
плохого зрения, несколько раз ходил в
военкомат и добился-таки, чтобы его
направили в действующую армию. Фронтовым
корреспондентом прошел дорогами войны все
четыре огненных года. В полевой сумке
вместе с новыми стихами носил фотографию
дочери, письма своего друга Мате Залки и
фото довоенного Киева.
Ему,
патриоту, очевидно, было необходимо месить
солдатскими сапогами тяжёлую грязь
отступления, в составе передовых частей
идти по кольцу, которое смыкалось вокруг
окружённой 6-ой немецкой армии, под
Сталинградом попадать под вражеские пули,
под артобстрел.
Леонид
Первомайский завоевал право говорить от
имени рядового участника войны, а высшей
чести для писателя быть не может.
Доходило,
казалось бы, до абсурда: когда даже была
возможность заснуть в хате, поэт ложился во
дворе, прямо на шинель, а под голову
подкладывал кулак. Можно было поступить по-другому?
Конечно, можно. Но не родилось бы тогда ни
таких стихов, ни такого понятия, как высокое
призвание поэта. "Подвиг поэта
приравнивается к подвигу Александра
Матросова, - мы так же прикрываем грудью от
смертельного огня свой взвод, своё
человечество."
Я
свідчу це, бо зрозумів
Красу живих світів,
Бо наді мною прошумів
Заліза мертвий спів.
Хто
не схилявсь перед життям
І не збагнув мене, -
Хай крізь вогонь перейде сам,
Тоді він все збагне.
(114)
Леонид Первомайский
рано и сразу занял надёжное место в поэзии.
Феномен поэта - в беспрерывности развития
его таланта. Образ альпиниста - один из
любимейших для него. Неумолимое достижение
вершины - это цель его творчества.
Уже
к исходу жизни он создаёт наиболее
выдающиеся книги стихов "Уроки поезії",
"Древо пізнання", повесть "Чорний
брід", роман-балладу "Дикий мед". Как
это случилось - тайна, загадка.
Казалось
бы, сейчас на Полтавщине вряд ли встретишь
человека, который был бы знаком лично с
замечательным поэтом. АН нет! В Хеседе "Нефеш"
участник Великой Отечественной войны Наум
Яковлевич Боровинский отлично помнит
Леонида Первомайского.
Где-то
в начале пятидесятых годов работал в
поселке Ирпень под Киевом учитель истории.
Место славилось своими чудесными лесами и
прозрачными притоками Днепра. Здесь стоял
маленький домик сельского учителя.
Неподалёку - двухэтажная красивая дача,
хозяином которой был Леонид Первомайский.
В
гости к Первомайским приезжали художники и
артисты, известные писатели и поэты.
Вечером, когда солнце уходило за кроны
деревьев и в воздухе наступала
относительная прохлада, соседи выходили за
ворота своих домов. Вот и встречались: один -
маститый поэт, которого знала вся Украина,
отмеченный Государственной премией,
другими наградами, и скромный учитель. Им
было о чём поговорить, оба - и поэт, и учитель
- прошли страшную войну, где Наум Яковлевич
потерял руку. Леониду Первомайскому,
казалось, вполне благополучному поэту в
послевоенные годы, как и многим его
знаменитым коллегам, особенно евреям,
пришлось познать горечь и несправедливость
критических разносов. Читатель, наверняка,
помнит это тяжёлое для нашего народа,
особенно для творческой интеллигенции,
время. Оба чувствовали и понимали
абсурдность обвинений, выдвигаемых поэту,
ждали, когда придет "оттепель".
Леонид
Первомайский, как вспоминает учитель, был
очень красивый человек: негустые седые
волосы зачёсаны наверх, на глазах - очки в
роговой оправе, летний пиджак наброшен на
плечи. Держался поэт просто, никакого
чванства, зазнайства не было и в помине.
Прошло
около пятидесяти лет с того времени, а Наум
Боровинский рассказывает о тех недолгих
встречах, как будто они были вчера,
вспоминает друзей поэта - врачей Ирпеньской
онкобольницы, любимую дочь Леонида
Первомайского.
Прежде
всего, невзирая на беды и болезни, поэт
трудился денно и нощно. Как напоминание,
повесил на стене своей комнаты (115)
плакат с латинским крылатым выражением: "Ни
дня без строчки!" Работал чаще ночью,
чтобы не мешать семье, и всё же в семь часов
утра уже поднимался, открывал двери в сад,
варил себе крепкий кофе и снова садился за
письменный стол.
К
старости он глубоко и внимательно
пересмотрел своё творчество, откинул то,
что не отвечало его возросшим требованиям.
Таким образом, он не поместил в свой
семитомник множество стихов, рассказов,
пьес, которые, как он считал, не смогли
пережить времени.
Одной
из постоянных неотложных задач, которые
ставил перед собой писатель, было
самосовершенствование: "Творчество - не
только познание мира, а и самопознание.
Несовершенство наших произведений - чаще
всего наше собственное несовершенство."
Коли
б, коли б же міг тепер ти
Единим помахом руки,
Немов з шкільної дошки, стерти
Свої поразки й помилки...
Ти чесно прагнеш сердцем чулим
До первісної чистоти,
Але з усім своїм минулим
Повинен у майбутнє йти.
("Минулого
не перебореш")
Он
всегда был молод душой.
Ще
в зав'язі дрімає пізній плід,
Ще тільки в перших снах мені маячить
Гіркий, принадний, таємничий світ, -
Мені ще тільки вісімнадцять літ...
Як шкода, що цього ніхто не бачить!
("Старість")
Он
был горд своим званием творца, поэта,
высшего звания для него не было. Как он сам
написал в стихотворении "Помирають
міністри і полководці", "Я поет. Не
хвилюйтеся. Я не помру."
На
могиле Леонида Первомайского установлена
не плита, не бюст, а три пилона, которые
символизируют свитки листов бумаги,
наполненные ветром, и крылья, вознесённые
для полёта. И слова:
В
путь вирушив я, веселий і безстрашний,
І щастям заплатив за дар пісень, -
І не забудеться мій день вчорашній,
Коли настане завтрашній мій день.
Можно
удивиться и позавидовать: какая же вера
водила рукой поэта, какая уверенность в том,
что жизнь не напрасна, что труд его был
отдан людям!
|