Тарле
Евгений Викторович
Северная
война и шведское нашествие на Россию
|
|
Меню:
Северная
война и шведское нашествие на Россию;
Бібліотека |
|
Глава I. 31
Именно в Жолкиеве, в первые же дни после приезда 28 декабря 1706 г. сюда
Петра, на генеральном военном совете под председательством царя был выработан
общий план, который потом и осуществлялся, поскольку это зависело от русских
войск. Вот этот план: "Ту же в Жолкве был Генеральный совет, давать ли с
неприятелем баталии в Польше, или при своих границах, где положено, чтоб в
Польше, не давать: понеже. ежелиб какое нещастие учинилось, тобы трудно иметь
ретираду; и для того положено дать баталию при своих границах, когда того
необходимая нужда требовать будет; а в Польше на переправах, и партиями, так же
оголоженьем провианта и фуража, томить неприятеля, к чему и польские сенаторы
многие в том согласились"{155}.
---------------
{155} Журнал Петра Великого, ч. 1, стр. 157. У
Устрялова в его статье Петр Великий в Жолкве
дана неточная редакция Голикова, любившего
говорить "своими словами".
Мысль здесь ясна. Не только немедленно, но и в ближайшие годы русская армия в
чужой стране — Польше — не может быть уверенной в победе, а при поражении
отступать будет худо, и ей, значит, будет грозить истребление. Следовательно,
армия должна отступать в Россию, где неприятель в свою очередь будет рисковать
погибнуть в случае поражения. Когда впоследствии шведские летописцы событий
вроде Нордберга или Адлерфедьда порицали с высоты своего непонимания
"варварский" образ действий русских в Белоруссии, на Украине, на Смоленской
дороге — всюду, где проходил или ожидался русскими неприятель — они не
подозревали, что решенное в Жолкиеве уже наперед "оголожение" врага, лишение его
пропитания и есть один из существенных методов борьбы. Узнали в свое время шведы
очень хорошо, что понималось на генеральном совете в Жолкиеве под словами: "а в
Польше на переправах и партиями... томить неприятеля", избегая "генеральной
баталии". Эти нападения "партиями", небольшими отрядами, чаще всего конными, а
иногда и конными и пешими, очень "томили" шведского агрессора впоследствии и до
Лесной и после Лесной, и под с. Добрым, и возле Стародуба, и у Ахтырки, и перед
Полтавой. А генеральную баталию в Польше и в Литве так и не дали как это и было
решено в Жолкиеве, и как определенно было сказано, что именно в Польше
избегать генеральной битвы. Что в самой России, куда уже тогда собирался [486] со временем пойти неприятель, дело непременно дойдет до
решающего боя — это было ясно само собой.
Еще за несколько лет до выработки в Жолкиеве общей стратегической программы
на совещании 28 декабря 1706 г. Петр уже имел случай оказать: "Искание
генерального боя зело суть опасно, ибо в один час может все дело опровержено
быть".
И все, что было выработано и обдумано в Жолкиеве, последовательно проводилось
затем в 1707–1708–1709 гг. Самое любопытное в военной истории 1707–1709 гг. это
абсолютное нежелание и бессилие Карла и его штаба (в том числе и
генерал-квартирмейстера Гилленкрока) понять всю зрелую обдуманность действий
русского командования, весь этот далекий прицел, который привел в сентябре 1708
г. к Лесной, а в июне 1709 г. — к Полтаве. Сколько "побед" радовали Карла,
Реншильда, Пипера, Акселя Спарре, Левенгваупта, Лагеркрону в эти годы! Сколько
раз они издевались над "вечно" отступавшими русскими! Только месяца за три до
Полтавы начал несколько утихать этот веселый смех в шведской главной квартире...
28 мая 1707 г. внимательный и снабженный большим шпионским аппаратом в Москве
английский посол Витворт доносил в Лондон, что укрепляется Дубно, что в Киеве
остается всего лишь 6 тыс. человек, а главным театром войны будет Литва и
основная армия собирается на Висле. На Днепре же — в Смоленске и Могилеве —
создаются большие склады припасов. "Выдают, будто готовы рискнуть дать сражение
шведам, а если будет неудача, то постараются вести войну по-татарски и довести
неприятеля до гибели от голода (to starve), если не будут в состоянии разбить
его". И посол утверждает, что, судя по царским приказам, привезенным в Москву
(Мусин-Пушкиным, которого Витворт называет Пушкиным), царь хочет вести войну с
большей силой, чем до той поры{156}.
---------------
{156} М. Whitworfch to the right honourable M. secretary Harley. Moscow, 28 May (8
June), 1707.— Сб. РИО, т. 39, стр. 400—401, № 118.
И это происходило летом 1707 г., когда в Польше Станислав укреплялся все
больше и больше; когда воевода Синицкий изменил русской группировке и, захватив
деньги, назначенные Вишневецкому, перебил русский конвой и с несколькими
тысячами войска перешел на сторону шведов; когда ждали больших и опасных для
России боев в Польше и когда, наконец, Австрия, Пруссия, Англия признали или
готовы были, несмотря на все убеждения Петра, признать Станислава польским
королем.
Весной 1707 г. шведская армия начала переходить из Саксонии в Польшу, и уже
ни для кого не было тайной, что ближайшей целью Карла будет поход на Москву.
Шведская армия поотдохнула в богатой Саксонии и была в полной боевой готовности.
А победы над датчанами, русскими, поляками, саксонцами [487] долгие годы поддерживали уверенность шведов в своем
превосходстве над всеми врагами.
Правда, как раз победы над русскими уже никак нельзя было назвать
"непрерывными". Нет, перерывы случались неприятнейшие, и не один, и не два, и не
три раза, еще задолго до грозной встречи под Лесной. В 1702 г. Шереметев жестоко
разбил Левенгаупта под Эрестфером, в 1704 г. произошла так называемая вторая
Нарва, т. е. страшное поражение шведов и кровопролитное взятие нарвской крепости
петровскими войсками. Эта крупная русская победа 1704 г. уже сама по себе могла
загладить или во всяком случае сильно смягчить воспоминание о первой Нарве 1700
г. А сколько было с тех пор крупных и мелких стычек на Балтийском побережье,
когда, правда, были и отходы и временные неудачи русских, а все-таки в конце
концов город за городом русские забирали у шведов, когда никакими усилиями
нельзя было ни вернуть от русских эти потерянные позиции, ни отнять или
разрушить возводимые Петром новые города и укрепления.
Эти неудачи до странности мало влияли на шведского короля и его армию.
Солдаты главной армии просто очень мало знали о том, что творится в
Ингерманландии, в далекой Эстляндии, в Ливонии, в еще более далекой Карелии. Они
помнили только о первой своей встрече с восточным врагом под Нарвой в 1700 г., а
потом их повели воевать в Польшу, в Саксонию, опять в Польшу, и здесь кроме
побед, они почти ничего и не видели. Конечно, и здесь были неприятные (и даже
очень неприятные) эпизоды, например битва под Калишем 19 октября 1706 г., когда
Меншиков наголову разбил шведов и соединившиеся с ними польские ополчения из
Литвы.
Но все-таки в конце концов среди этой польской многолетней сумятицы и
неразберихи, в этой междоусобной войне между двумя дольскими королями — русским
ставленником Августом и шведским — Станиславом Лещинским — последний оказывался
"победителем" после Альтранштадского мира, и уверенность в непобедимости короля
Карла XII росла среди его солдат. Что касается самого Карла, то он раз навсегда
отмахнулся и отделался крылатым словцом, которым он отвечал на беспокойные
представления и напоминания генералов о закладке Петербурга, об укреплении
Кроншлота, о русских верфях: "Пусть строит, все равно все это будет наше..."
Вовсе не туда нужно идти, по мнению Карла, где закладывалась на ингерманландском
болоте какая-то новая столица, а нужно с оружием в руках войти в настоящую, в
старую столицу, в Москву, и там подписать победоносный мир. Таковы были
настроения шведского короля, когда уже сделанный путь от Стокгольма до Дрездена
и от Дрездена до Вильны осталось еще дополнить и [488]
продолжить дорогой от Вильны до Москвы, где и произойдет триумфальное окончание
походов нового Александра Македонского.
В начале мая 1707 г. Петр, уже выехав из Жолкиева в Дубно, получил тревожное
известие о выходе Карла XII из Саксонии в Польшу. Летят немедленно указы
Шереметеву, Мазепе, Григорию Скорнякову-Писареву, Алларту, Боуру, Репнину — все
указы от 5 мая 1707 г., а на следующий день (6 мая) подробный указ В. Д.
Корчмину об укреплении Кремля и Китай-города в Москве: у Никольских и Спасских
ворот сделать редан, а за рвом у Спасских ворот еще контрэскарп, от Неглинной до
Москвы-реки сделать везде больварки и контрэскарпы и устроить, где нужно,
артиллерию для обороны города{157}. За известием о выходе
Карла из Саксонии последовало и другое: шведы намерены идти к Киеву. Петр
уведомляет об этом гетмана Мазепу 11 мая 1707 г.{158}
---------------
{157} Указ Василию Дмитриевичу Корчмину. 1707 г.,
мая 6.—
Письма и бумаги, т. V, стр. 237—238, №
1721. {158} К Ивану Степановичу Мазепе.— Там же, стр. 243,
№ 1730.
Обращаясь к герцогу Мальборо и снова к Анне, королеве английской, за
посредничеством, царь дал Шафирову и краткую инструкцию об условиях. Во-первых,
можно согласиться вернуть шведам Дерпт. "Ежели тем довольны не будут", то, не
возвращая шведам Нарву, уплатить за нее денежную сумму. Но если они на это не
согласятся, то отдать и Нарву, "хотя б оною i уступить (аднакож (sic. — Е.
Т.) сего без описки не чинить)", т. е. оговорить сроки и другие условия. Но
об отдаче шведам Петербурга даже и не думать ("ниже в мысли иметь"){159}.
---------------
{159} Записка об условиях мира со Швецией). 1707 г.,
январь—февраль.— Там же, стр. 60—61, № 1552 и
1553.
О широчайших замыслах Карла XII знали давно, поэтому очень энергично
укрепляли и старую столицу.
Осенью и зимой 1707 г. до 20 тыс. человек усиленно работали над укреплениями
вокруг Москвы и в самом городе. Строились бастионы и вместе с тем формировались
полки из московских жителей. Заблаговременно готовились к шведскому нашествию.
За Днепром и Двиной возводились сильные укрепления{160}.
Эти наблюдения и известия внушали иностранным резидентам, даже осторожному и
довольно осведомленному Витворту, превратные понятия о близкой для русской
столицы опасности. Точно так же он повторяет россказни шведов о "паническом
бегстве" русской кавалерии (зимой и в начале весны 1708 г.) от любого отряда
шведов или служащих у них волохов{161}. И Витворт и шведы
не знали ни о жолкиевском плане вообще, ни о том, что Петр и его генералы
совершенно намеренно и сознательно не желали ввязываться в бой ни в Польше, ни в
Литве и что кавалерии, как и другим частям, воспрещено было впредь до особого
приказа начинать сражение. Эта мнимая "паника" русских кавалерийских разъездов
тоже сыграла свою роль в роковом для Карла заблуждении и [489] заставила его ускорить приготовления к вторжению в Россию.
Слишком поторопился Витворт иронически жалеть "бедного царя", the poor czar, как
он его называл иногда в своих донесениях перед сражением под Лесной.
---------------
{160} Ch. Whitworth to the right honourable M. secretary Harley. Moscow, 12/23
November 1707.— Сб. РИО, т. 39, стр. 430, № 130. {161} Там же, стр. 458, № 140.
Тревожные слухи шли из Москвы.
У нас есть очень краткий, чрезмерно скупой на слова, но правдивый документ,
случайно найденный и изданный Туманским в 1787 г. и в более исправном виде —в
1840 г.: "Записки Желябужского". Желябужский имел в начале царствования Петра
чин окольничего, побывал воеводой в Чернигове. Писал он очень краткий, почти
лаконичный дневник, явно только для себя. Вот как отразилась в этих немудрящих
записях московская тревога при слухах о готовящемся шведском нашествия, "Июня в
1-й день (1707 г. — Е. Т.) повещали делать к валовому делу о работниках:
в Китае (Китайгород. — Е. Т.) и в Кремле делать вал и рвы копать.
А июня 10 числа зачали делать и брали со всякого московского двора по 2
человека работников, и из города брали жь".
Также укреплялись Можайск, Серпухов и Троице-Сергиев монастырь. Эти спешные и
обширные работы в Москве и окрестных городах, естественно, усилили тревогу. В
Москву стали посылать "почту" успокоительного характера, исходящую от царя и
правительства. Вот что читали москвичи 19 июня 1707 г.: "Известно нам здесь
учинилось, что у вас на Москве немалой страх произошел оттого, что стали крепить
московские городы, и то нам зело дивно и смеху достойно, что мы час от часу от
Москвы дале, а вы в страх приходите, которого в то время не было, когда
неприятель у нас в глазах был во время гродненской осады, когда мы в самом
состоянии и в московских рубежах были". Петр, Меншиков, Алларт и другие генералы
считали (и вполне справедливо) большим счастьем спасение гродненской армии, так
долго осаждавшейся Карлом XII и удивительно искусно выведенной из-под грозившего
ей сокрушительного удара, и они правильно намекают, что если бы шведам удалось
перебить или взять в плен армию в Гродно, то прямая опасность грозила бы русским
рубежам. Тогда скорее были основания страшиться. Тогда, но не теперь, не в июне
1707 г. "...ныне при помощи божией, в таком наше войско состоянии, что еще
никогда такова не бывало, и неприятель не точию нас страшит, но и сам весьма в
великом страхе суть, а паче от Калишской преждебывшей счастливой баталии в
непрестанном сумнении пребывает..." Воззвание проникнуто усиленным оптимизмом:
"...мочно вас рассудить и в безопасности быть, что не к нам неприятель
приближился, но мы к нему, и не мы ево боимся, но он нас. Чего ради настоящую
страсть (страх. — Е. Т.) конечно надлежит вас отставить..." Но укреплять
города [490] все-таки нужно, потому что "осторожного
коня и зверь невредит"{162}.
---------------
{162} Записки Желябужского с 1682 г. по 2 июля 1709 г.
СПб., 1840, стр. 237—238.
Приободрить встревоженную столицу было, конечно, необходимо, но тон был
слишком наигранно веселый. Петр и его ближайшее окружение знали хорошо, что
предстоит еще очень долгая борьба и дритом такая, когда еще неоднократно
придется, согласно только что выработанному в Жолкиеве плану, отступать к
русским рубежам.
12 января 1708 г. последовал указ Петра о том, чтобы "московские всяких чинов
люди московские жители, где которые чины ведомы сказать, что они в нужной случай
готовы были все и с людьми"{163}. Указ относился прежде
всего к дворянам, которые должны были по первому же требованию быть готовы
явиться в армию со своими "людьми", т. е. крепостными. Этот указ стоит в связи с
рядом мер по укреплению Кремля и других мест как в центре, так и на окраинах
столицы, которые были предприняты правительством уже в 1707 г., а отчасти еще в
1706 г. В Москве должно было образоваться в случае приближения врага свое особое
ополчение, независимо от регулярных вооруженных сил, уже бывших наготове.
---------------
{163} ЦГАДА, ф. Письма разных лиц на
русском языке, 1708 г., д. 26, л. 608. Отпуски писем
канцлера графа Головкина к тайному
секретарю Петру Шафирову и к дьякам.
Наступал 1708 год, принесший с собой начало шведского нашествия на Россию.
[491]
|
