Вольтер решительно выделяет Полтаву из "двухсот сражений", которые, по его подсчету, были даны от начала XVIII столетия до времени, когда он написал свою "Историю".

Эти сражения, говорит он, часто давались армиями в сто тысяч человек, затрачивалось много усилий для достижения малых результатов, и ни одна из этих бесчисленных войн не вознаграждала за все зло, которое она причиняла, ничтожным положительным последствием, которое она имела: "Но результатом для Полтавы было счастье обширнейшей на земле империи"^{37}.

---------------

^{37} Voltaire. Histoire de Russie sous Pierre Ie Grand. Paris, 1858, p. 389. Mais il a resulte de la journee de Poltava la felicite du plus vaste empire de la terre.

Энгельс так характеризует смысл событий 1708–1709 гг.: "На севере — Швеция, сила и престиж которой пали именно вследствие того, что Карл XII сделал попытку проникнуть внутрь России; этим он погубил Швецию и показал всем неуязвимость России"^{38}. И что Петр I "должен был сломить" Швецию, это для Энгельса не подлежит сомнению.

---------------

^{38} См, Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, т. XVI, ч. 2, стр. 9 и 12.

Остается добавить, что Петр может быть назван в полном смысле слова новатором в области военного искусства. Военные авторитеты Западной Европы вынуждены были признать, что великая Полтавская победа явилась совершенно новым, оригинальным и громадным русским вкладом в военное искусство. Полтавскую битву изучали и на действиях Петра учились на Западе. На этом стоит остановиться пообстоятельнее.

Известный европейский военачальник середины XVIII столетия — Мориц Саксонский, сын польского короля Августа II, написал и издал в 1756 г. замечательный для своего времени труд по теории военного искусства, который долгое время считался классическим и был настольной книгой у высших руководителей вооруженных сил Европы во второй половине XVIII в.

Мориц Саксонский прославился своими победами над турками, над австрийцами, над немецкими союзниками Австрии во время войны за австрийское наследство, в которой он по приглашению Людовика XV командовал французскими войсками и получил жезл маршала Франции.

Его авторитет и как теоретика и как практика военного искусства был в XVIII в. бесспорен. Добавим еще, что к России он, по-видимому, не питал никаких особых симпатий, так как только из-за русского противодействия не стал курляндским герцогом. Тем интереснее для истории то, что он говорит о Полтаве и о русском военном искусстве в своей книге^{39}.

---------------

^{39} Фолиант Морица Саксонского имеет для нас при всех его ошибках и неточностях большую ценность, а между тем он очень мало использован. Во-первых, Мориц дает новое, нигде больше не встречающееся показание о выступлении Петра на военном совете перед Полтавой, а во-вторых, замечательную оценку полтавских редутов и впервые в Западной Европе воздает высокую хвалу воинскому дарованию Петра. (Прим. авт.)

В этом большом фолианте Мориц Саксонский посвящает особую главу (девятую) анализу Полтавской битвы, причем интересны и его рассуждения и некоторые фактические уточнения. Эта глава носит характерное название: "О редутах и об их превосходном значении при боевых построениях". Автор, несмотря на все свои ошибки, в общем довольно правдивый в своих фактических, хоть и очень неполных, повествованиях, прежде всего напоминает о долговременном периоде шведских побед над русскими и о том высокомерии, с которым шведы относились к русским военным силам: "Шведы никогда не осведомлялись о числе русских, но только о месте, где они находятся". Но "царь Петр, величайший человек своего столетия, боролся против военных неудач с терпением, равным величию его гения, и не переставал давать битвы, чтобы приучить к войне свои войска"^{40}. Мориц в молодые годы лично встречался и разговаривал с Петром о Северной войне.

---------------

^{40} "Les reveries ou memoires sur l’art de la guerre de Maurice comte de Saxe, duc de Courlande et de Semigalle". La Haye, 1756.

Переходя к осаде Полтавы, Мориц Саксонский говорит о военном совещании в царской ставке, о котором он, сын Августа II, мог по своему положению узнать и от своего отца и от других кое-что, передававшееся устно при русском, прусском, саксонском, австрийском дворах, где у знаменитого полководца были большие родственные и деловые связи. Вот что он рассказывает о Полтаве: "Царь собрал военный совет, на котором долго не сходились мнения. Одни хотели осадить (войско. — Е. Т.) шведского короля московитской армией и создать большой ретраншемент, чтобы принудить его к сдаче. Другие генералы хотели сжечь все на пространстве ста лье в окружности, чтобы довести до голода шведского короля и его армию". Тут автор вставляет в скобках: "Этот совет был не из самых плохих, и царь склонялся к этому мнению". Наконец, другие члены совещания "заявили, что всегда будет еще время пустить в ход это средство, но что раньше нужно еще отважиться дать сражение, ибо есть риск, что Полтава и ее гарнизон будут забраны упорным шведским королем, который там найдет большие запасы и все, что нужно, чтобы пройти через пустыню, которую хотят создать вокруг него. На. этом мнении и остановились. Тогда царь взял слово и сказал: "Так как мы решаем сразиться с шведским королем, то следует согласиться насчет наилучшего способа сделать это. Шведы очень стремительны, хорошо дисциплинированы, хорошо обучены и ловки; наши войска достаточно тверды, но у них нет этих преимуществ; поэтому следует постараться сделать ненужными для шведов эти их преимущества. Они часто форсировали наши укрепления, в открытом поле мы бывали биты искусством и ловкостью, с которыми они маневрируют. Следовательно, должно разбить этот маневр и сделать его бесполезным. Поэтому я держусь того мнения, что [757] нужно приблизиться и шведскому королю, воздвигнуть на фронте нашей пехоты несколько редутов с глубокими рвами, обнести их насыпями и палисадами и снабдить их пехотой. Это требует лишь нескольких часов работы, и мы будем ожидать неприятеля за этими редутами. Нужно, чтобы он разбил линию своего фронта, чтобы атаковать редуты, он там потеряет людей и будет ослаблен и приведен в расстройство (к тому моменту. — Е. Т.), когда он нападает на нас (т. е. начнет генеральный бой. — Е. Т.), потому что нет сомнения, что он снимет осаду, чтобы пойти на нас, когда он увидит, что мы близ него. Следует поэтому совершить марш так, чтобы к концу дня оказаться в близости к нему, чтобы он на другой день на нас напал, а ночью мы воздвигнем эти редуты". Так говорил русский государь, и весь совет одобрил эту диспозицию". Отданы были соответствующие приказы, и 26 июня к концу дня царь приблизился к шведскому королю. Случилось именно то, на что рассчитывал Петр: "Король не преминул объявить своим генералам, что он хочет атаковать на другой день армию московитов", и уже к концу ночи началось движение шведов.

Продолжая свой рассказ, Мориц Саксонский пишет: "Царь устроил семь (их было десять. — Е. Т.) редутов на фронте своей пехоты. Они были выстроены старательно, в каждом было посажено по два батальона, а позади стояла вся русская пехота с кавалерией на флангах. Следовательно, было невозможно идти на эту пехоту, не взяв этих редутов, и нельзя было ни оставить их за собой, ни пройти в промежутки между ними, не рискуя пострадать от огня. Шведский король и его генералы, которые ничего не знали об этой диспозиции, увидели в чем дело, только когда это было у них под самым носом. Но, так как машина уже была пущена в ход, было невозможно ее остановить и отказаться от начатого". Мориц отмечает первоначальный успех. шведской конницы, но тут же прибавляет, что и эта кавалерия слишком далеко зарвалась, а пехота была остановлена редутами. Шведы напали на них и испытали большое сопротивление. Русское высшее военное искусство тут принесло большие плоды. "Нет военного человека, — пишет Мориц Саксонский, — который не знал бы, что для взятия хорошего редута необходима целая диспозиция, что в дело пускается несколько батальонов, чтобы напасть на редут разом с нескольких сторон, и что очень часто при этом разбивают свой нос". Правда, "шведы взяли три редута (он ошибся: два, а не три. — Е. Т.), не без больших потерь, но были отброшены от остальных после большой резни". Неизбежным результатом этого было то, что "вся шведская пехота была расстроена при нападении на эти редуты, в то время как пехота московитов в правильном строю вполне спокойно наблюдала это зрелище в двухстах шагах расстояния".[758]

Отступив к главным своим силам, эти потрепанные при русских редутах части не только не успели сами оправиться и прийти в порядок, но внесли смятение в ряды своих товарищей, до сих пор стоявших в полном порядке. Шведам необходимо было время, чтобы восстановить полный порядок в рядах, но именно этого-то им и не дали русские. Русская пехота, стоявшая позади редутов, спокойно, в полном порядке прошла в промежутки между редутами, никем не тревожимая, после того как враг в смятении был уже отброшен, и выстроилась правильным строем лицом к лицу со шведской армией, еще не вполне восстановившей порядок у себя: "Порядок, эта душа сражений, уже не был налицо у шведов", — и их сопротивление было сломлено быстро в "генеральной баталии", о которой автор лишь упоминает.

Мориц Саксонский, как видим, слишком лаконичен и неосведомлен о решающей стадии боя, не задается целью дать систематическое описание Полтавской битвы, он слишком узко и односторонне отмечает лишь то, что по его суждению, больше, чем все другое, дало русским победу: блестящую удачу петровского плана редутов. Ведь даже вся эта глава его теоретического трактата называется: "О редутах и об их превосходном значении при боевых построениях". Поэтому он ничего не говорит о гибели части шведской кавалерии, загнанной в лес, о взятии в плен другой части, пытавшейся спастись у своего ретраншемента, наконец, о двухчасовой "генеральной баталии", решившей участь шведов.

Все эти односторонние и совсем неосновательные увлечения и грубые ошибки не мешают Морицу Саксонскому, военному теоретику Западной Европы XVIII в., сделать общий вывод о великой русской победе и о славном будущем русского народа. "Вот как возможно умелыми диспозициями обеспечить за собой боевую удачу. Если эта диспозиция дала победу московитам, которые еще не были приучены к войне (aguerris) в продолжение периода своих неудач, то на какие же дальнейшие успехи можно надеяться у нации, хорошо дисциплинированной и у которой есть наступательный дух?"^{41} Мориц Саксонский не забывает отметить и предусмотрительность русского командования, которое, выводя пехоту для решающего боя, все-таки оставило часть своего войска в редутах, "чтобы облегчить отступление в случае необходимости". В этом — прямой упрек шведскому королю и его генералам, ровно ничего не предусмотревшим, идя в бой, и сделавшим поэтому свое поражение уничтожающей, неслыханной катастрофой.

---------------

^{41} Там же, стр. 202.

Французский военный теоретик и историк Роканкур тоже считал Петра I новатором в области тактики и в области фортификации. Вот что он говорит о Полтавской битве: "С этого [759] сражения... начинается новая комбинация тактики и фортификации, заставляющая сделать важный шаг вперед как ту, так и другую. Петр I отверг тот рутинный способ, который с давних пор обрекал армии на неподвижность за непрерывными линиями (он. — Е. Т.) прикрыл фронт..." Приведя эти слова, русский военный специалист В. Шперк совершенно правильно прибавляет: "Таким образом, Полтавская битва в фортификации в смысле системы укрепления местности, в смысле новых форм фортификации явилась переломным моментом"^{42}.

---------------

^{42} Шперк В. Инженерное обеспечение Полтавской битвы, стр. 23.

Мы остановились обстоятельно на анализе Морица Саксонского, категорически признающего новаторскую роль петровской стратегии, именно потому, что немецкие, английские и (в меньшей степени) французские историки совершенно игнорируют, замалчивают или умышленно извращают факты, прямо говорящие о творчестве русской стратегической мысли. И даже с почтением говоря о труде Морица Саксонского, они старательно обходят молчанием именно главу, посвященную Полтаве.