В шведском штабе давно ломали себе голову над вопросом, где Петр, почему он не едет к армии? Мы это знаем точно. Но мы знаем и причину этого.

Петр всю весну готовил нужную политическую обстановку для предстоявшей решительной схватки с шведами. Он с лихорадочной поспешностью готовил флот, который должен был заставить Турцию воздержаться от враждебных выступлений против России. И это ему удалось вполне.

Современники, вроде очень осведомленного царского писаря и "коммисара девятого класса по подрядам" П. Н. Крекшина, в записях которого наряду с неправильными или неточными сведениями находим немало нового и любопытного, склонны были считать, что организованная в марте — апреле — мае 1709 г. в Азове и Троицком и совсем готовая к войне на Черном море эскадра предотвратила турецкое нападение на Россию в этот критический предполтавский период войны. От великого визиря к адмиралу Апраксину прибыл специально посланный "курьер с письмами", в которых Оттоманская Порта запрашивала о причине таких военно-морских приготовлений. "Оному посланному приготовляемый флот объявлен" (т. е. был ему показан), и турок увидел "великость оного". Больше ничего не потребовалось. Турки уверили, что они преисполнены миролюбия. "Шведский король и изменник Мазепа из Царяграда получили неблагополучные ведомости, что Порта мир с царским величеством желает содержать нерушимо и от поможных войск им отказала. Шведский король и изменник Мазепа всей надежды лишился", и опасная в тот момент диверсия была, таким образом, предотвращена: [702] "сие благополучие воспоследовало от вооружения флота"^{68}, — подчеркивает Крекшин.

---------------

^{68} Записки П. Н. Крекшина.— Библиотека для чтения, 1849, т. 97, стр. 92. Запись под 29 и 30 апреля 1709 г.

Петр от Полтавы был далеко, спешно снаряжая флот и ведя переговоры с турками. А Шереметев зорко следил за движением шведов и собирал очень усердно сведения о том, что делается в их лагере.

Шведские дезертиры еще 20 марта 1709 г. сообщали Шереметеву: "В их войске все желают, чтоб из здешней стороны вытти, понеже все под сумнением, как им будет здесь живот свой спасти; а о намерении королевском они неизвестны". Но о "намерении королевском" поведал фельдмаршалу тогда же (18 марта) взятый в плен под.Решетиловской запорожец-изменник Федер Коломыченко: "Слух у них запорожцев обносится, что король имеет намерение с московским войском, где ныне стоит, дать баталию, также и к Москве хочет итти, а за Днепр итти не хочет"^{69}.

---------------

^{69} Письма к государю императору Петру Великому от генерал-фельдмаршала... графа Бориса Петровича Шереметева (в дальнейшем сокращенно: Письма Шереметева), ч. II. М., 1778, стр. 190—195.

Все сведения, которые с тех пор в течение апреля и мая получались в русской армии, неизменно подтверждали правдивость этих двух показаний: король хочет и ищет битвы и ничуть не отказался от мечты о победе и о Москве, а его войско изнурено и сомневается, удастся ли унести ноги подобру-поздорову. Теперь, к концу мая, русская армия была собрана в кулак, в большую группу, готовую к бою. Сил было достаточно, чтобы с большой надеждой на успех попытаться спасти Полтаву. Для этого должно было перейти через Ворсклу и так или иначе сильно сблизиться с шведским лагерем, даже идя на риск подвергнуться общей атаке всех шведских сил. Приближалась развязка.

Согласно приказу царя, Шереметев 27 мая пришел "под Полтаву", где и стала сосредоточиваться главная армия. Он подтянул к себе еще несколько полков от Скоропадского. 1 июня в третьем часу дня Шереметев получил известие от Петра о том, что царь скоро прибудет, и немедленно (в шестом часу того же-дня) ответил, что для облегчения положения осажденного полтавского гарнизона "иного к пользе мы изобрести не могли, токмо чтобы немалую часть пехоты и притом кавалерии чрез Ворсклу выше Полтавы в полуторе миле переправить и поставить в ретраншементе; а из того ретраншементу всякие поиски чинить и диверсии неприятелю делать". Мысль Шереметева была ясна: шведы должны были неминуемо оказаться между огнем ретраншемента, если бы они вздумали на него наступать, и огнем полтавских укреплений. "А когда неприятель с пехотою будет на нас наступать, из того Полтава пользу может получить; так же и в то же время от шанцов возможно немалой алларм и диверсию учинить неприятелю"^{70}.

---------------

^{70} Там же, стр. 237, № 194. "От Полтавы: июня 1. 1709 г. Пополудни о шестом часу".

Царь выехал из Азова 26 апреля, направляясь через Троицкое к Полтаве. В дороге, в Троицком городке, он получил разом [703] сведения о том, что в последний месяц творилось под Полтавой. Меншиков сообщал о том, как неприятель "город Полтаву формально атаковал и несколько раз жестоко ко оному приступал, но с великим уроном всегда был отбиван (sic. — Е. Т.), и чрез вылазки от наших людей потерял немало"^{71}.

---------------

^{71} Журнал Петра Великого, ч. I, стр. 204.

Меншиков сообщал и о своих действиях, предпринятых для облегчения . положения Полтавы. Чтобы "учинить, неприятелю какую диверсию" Меншиков решил, как мы видели, напасть на ретраншемент шведов у Опошни.

Прибыв под Полтаву только 4 июня, царь на первых порах не считал, что приспело вполне благоприятное время для решительного сражения: "Между тем учинен воинский совет, каким бы образом город Полтаву выручить без генеральной баталии (яко зело опасного дела), на котором положено, дабы апрошами ко оной приближаться даже до самого города"^{72}.

---------------

^{72} Там же, стр. 210.

4 июня 1709 г. на военном совете, собранном Петром, Яков Брюс объявил "свое простейшее мнение" на вопросные пункты Шереметева о необходимости перейти через Ворсклу с 8 или 10 тыс. пехоты, выше Полтавы, и устроить там ретраншемент, снабдив его не только пехотой, но и конницей. Это учинит неприятелю "великое помешательство". В случае нападения шведов на Полтаву или на ретраншемент — посылать подмогу в помощь атакуемым и если придется, то "прочим всем" неприятеля атаковать. Если атаке подвергнется Полтава, то помощь посылать из ретраншемента, а если атакуют ретраншемент, то посылать из главного ("большого") корпуса 10 батальонов на помощь. А если неприятель атакует шанцы, "то как всем, обретающимся в транжементе" (ретраншементе), так и коннице, стоящей ниже города, напасть на неприятеля.

Таково было "сие простейшее мнение" Брюса, поданное "в обозе при Полтаве" в самый День прибытия царя под Полтаву 4 июня 1709 г.^{73} Петр расширил и углубил этот план — и у пего переход через Ворсклу знаменовал наступление момента генерального сражения.

---------------

^{73} ЦГАДА, ф. Кабинет Петра I, отд. 2, 1709 г., кн. II, д. 10, л. 598 и об. В обозе под Полтавой. 1709 г., июня 4.

По данным хорошо осведомленного генерала Алларта, Мазепа настаивал на скорейшем овладении Полтавой, где у него хранились "казна" и какие-то драгоценности. Но и без каких-либо настояний Карл твердо решил взять город еще до "баталии".

Компетентный наблюдатель всей военной ситуации в эти последние предполтавские дни, Алларт считал, что, не имея достаточно сил и "удобных инженеров", осилить русскую оборону Карл не мог никак, но никакого другого выхода не было: русские войска в сущности уже отовсюду окружали шведов. С правой стороны стояли генерал-лейтенант Боур с шестью полками и генерал-лейтенант Генскин тоже с шестью полками кавалерии; с левого крыла в одной миле от шведского лагеря расположены [704] были еще кавалерийские корпуса "сзади шведов до самого Днепра и по реке Ворскле, так что шведы со всех сторон обойдены были и повидимому кроме помощи божией оной армии никакова спасения ни убежать, ни же противустоять российской иметь было невозможно..." Таким образом, шведская армия "самым малым местом довольствоваться имела, где в пище и питье скудость имела не малую". Мудрено ли, что при подобных обстоятельствах резкий отказ Карла от обсуждения последних мирных предложений Петра, привезенных еще из Воронежа пленным шведским обер-аудитором, показался Алларту непосредственным путем "к великой гибели" шведской армии и самого Карла^{74}. Но, конечно, уже ничего не могло спасти шведов, кроме капитуляции.

---------------

^{74} Рукописи, отд. ГПВ, шифр: Эрм. №314. Алларт, рукопись: История Петра I, л. 76 об., 77 и 78.

Еще 3 июня полтавский гарнизон так осмелел, что стал строить редут под городом как раз напротив шведского "городка" на реке. Шведы пытались помешать работе, но Келин выслал из города две роты гренадер и две роты мушкетеров, и шведы были отброшены, потеряв около 80 человек. Наши потери были 26 человек^{75}.

---------------

^{75} А. Келен — А. Д. Меншикову. Из Полтавы. 1709 г., июня 4.— ТРВИО, т. III, стр. 181, № 180.

Такие происшествия уже сами по себе показывали, что шведская армия не та, какой она была еще при блокаде Гродно в 1706 г. или под Головчином в июне 1708 г. Русское командование если и опасалось за Полтаву, то исключительно имея в виду недостаток в городе припасов. "Невозможно удобно верить, чтоб он (неприятель. — Е. Т.) сие место самою силою брал, понеже он во всех воинских принадлежностях оскудение имеет"^{76}, — так писал генерал Алларт 5 июня на запрос фельдмаршала Меншикова. Русские апроши были "в добром обороненном состоянии", была налицо большая русская конница, была возможность атаковать шведскую главную квартиру в Жуках и постоянными нечаянными тревогами и нападениями можно было "последовательно (постепенно. — Е. Т.) короля шведского и его войска к совершенному разорению привести". Алларт решительно протестует против мнения тех генералов, которые предлагают дать шведам отступить за Днепр. Он считает, что это русскому интересу "весьма вредительно", потому что шведы еще могут потом десять лет продолжать войну. Нет, король шведский уже и сейчас находится "в утеснении, нужде и окружении меж двумя реками", и нужно тут покончить войну, не выпуская шведов отсюда никуда. Иначе и король французский потом поможет шведскому, "яко вечному своему приятелю", а, кроме того, Карл XII учтет свои ошибки ("погрешения в сей войне") и уже впредь с лучшим основанием знать будет атаковать, где чувственнее есть"^{77}.

---------------

^{76} Генерала Аларта мнение, 5 июня 1709 г. В обозе под Полтавой.— Там же, стр. 186—189, № 182.

^{77} Там же, стр. 189, № 182.

Это мнение еще раньше высказал Петр. Оно возобладало. И, в частности, множились признаки катастрофической слабости [705] шведской артиллерии, вызванной недостатком пороха. Шведы лишены были возможности деятельно отстреливаться. Вот, например, что произошло 16 июня, по свидетельству запорожца-мазепинца, перебежавшего на нашу сторону: "Сего дня швецкое войско выходило на поле и хотели бить на войско царского величества, чтоб с горы конечно сбить, и увидели, что зделан редут и пушки, и из оных пушек почали по них бить и убили швецкого капитана оного Реткина и назад вернулись и боятца сами, чтоб на них не ударили"^{78}.

---------------

^{78} Показание из шведского войска выходца.— Там же, стр. 198—199, № 192.

Плохо было для шведов и то, что уже с начала4 июня стало не хватать пищи в лагере. Если еще лошадей можно было выгонять на пастбище, хотя бы с постоянным риском, то добыть хлеб оказывалось невозможным.

"Припасы становились крайне редкими. Со всех сторон только и слышны были жалобы и ропот, и слышалось такое, чего никогда не слыхали раньше...", — свидетельствует тот же ближайший спутник Карла XII Нордберг.

Обнаруживались крайне обеспокоившие этого наблюдательного капеллана симптомы большой предприимчивости и бодрости духа у "московитов". 16–17 июня произошло крайне встревожившее генералитет и всю шведскую армию событие.

В "Журнале" Петра это происшествие неправильно отнесено к кануну Полтавского боя, и вот как там о нем рассказано.

Карл XII самолично с немногими провожатыми подъехал к русскому лагерю "и поехал ночью на российскую казацкую партию, которая стояла неосторожно, и некоторые из оной казаки сидели при огне, что он, усмотря, наехал с малыми людьми и одного из них, сошед с лошади, сам застрелил; которые казаки, вскоча, из трех фузей по нем выстрелили и прострелили ему в то время ногу, которая рана ему весьма жестока была".

В таком виде узнал об этой новой любопытной выходке Карла XII Петр.

Это происшествие передавалось с большими и очень отличающимися один от другого вариантами как русскими, так и шведскими источниками, причем, конечно, русские варианты могли быть, по необходимости, лишь в той или иной степени отголосками шведских. Вот как рассказывает об этом Нордберг. 16 – 17 нюня король ночевал не в ретраншементе, как всегда, а в лагере. Ему доложили о каких-то движениях в русском расположении, и он, вскочив на лошадь, в сопровождении нескольких драгун помчался к месту. Русские скрылись, а когда драгуны с королем во главе возвращались в лагерь, русская пуля пробила ступню левой ноги короля и застряла в кости, раздробив ее^{79}. Последовала мучительная операция, перенесенная Карлом с очень большим мужеством, — и его шведские хвалители не перестают до сих пор умиляться (как умилялся и Нордберг) [706] терпением и выдержкой короля, обходя деликатным молчанием тот факт, что вся эта ночная разведка, самолично предпринятая королем, была одной из абсолютно ненужных, ужасавших его окружение, выходок, которых так много было в жизни этого странного человека, избалованного безграничной властью и долгим счастьем. В данном случае последствия оказались для шведов вреднейшими. Фактически с этого момента Карл XII как верховный вождь армии, ведущей далекую, опаснейшую, уже явно наполовину проигранную войну, выбыл из строя.

---------------

^{79} В Европе распостранился еще и такой вариант: 16 июня генерал-лейтенант Ренне с несколькими сотнями кавалерии (драгун и "татар"), перейдя Ворсклу, подошел к шведскому лагерю, предварительно устроив в лесу засаду из двух драгунских полков. Вызвав затем своим приближением шведов из лагеря, он помчался тотчас к лесу, преследуемый шведами, во главе которых скакал сам король. Нарвавшись на засаду, которая дала дружный залп, шведские кавалеристы повернули обратно. увлекая за собой раненного пулей в ногу Карла XII. Так рисует это событие посол Витворт в свем донесении от 6 июля. — Сб. РИО, т. 50, стр. 200, №74.

"Выходцы" из шведского войска, чаще всего волохи и раскаявшиеся мазепинцы, в мае и июне 1709 г. доставляли довольно однообразно звучащие сведения о шведском лагере под Полтавой. Шведы не хотят переправляться через Ворсклу ( т. е. наступать на русскую армию) и, напротив, сами очень опасаются русской переправы на полтавский берег и вообще "живут в осторожности". С провиантом дело обстоит у шведов плохо, с фуражом для лошадей — лучше^{80}.

---------------

^{80} ЛОИИ, ф. 83, походная канцелярия А. Д. Меншикова, картон 11, № 141. Показания двух волохов из Шведской земли и казака, 1709 г., июня 5.

5 июня 1709 г. Меншиков получил очередную записку от Келина, коменданта Полтавы (помеченную 4 июня). Келин сообщил, что он приступил к устройству редута под городом и что шведы, заметив работу, явились, чтобы помешать, но комендант выслал две гренадерские роты и две роты мушкетеров и в происшедшем сражении "сбил" неприятеля. Шведы были прогнаны и бежали, а "с оного места наши кололи штыками сажен с пятнатцать", после чего вернулись в город. Русские потеряли ранеными 1 капитана и 19 солдат и шестерых убитыми, а шведы — "человек с восемьдесят"^{81}. В этом письме есть зашифрованное (и тут же над строкой расшифрованное) известие о том, что, по словам перешедшего от шведов к русским "волошского хлопца" Сидора Гришенко, в шведском лагере к 10 июня ждут орду (т. е. крымских татар) на помощь.

---------------

^{81} Там же, № 136. Письмо А. Келина из Полтавы А. Д. Меншикову, 1709 г., июня 4.

Настроение шведской армии было неспокойное. И тяжелая рана короля, и всем известное отсутствие пороха, наперед уже лишавшее пехоту и конницу всякой надежды на существенную артиллерийскую поддержку, и уменьшающиеся рационы пищи, и растущая дерзость лихих русских конных рейдов вокруг шведского лагеря — все это не располагало к большой бодрости. Приходилось для поднятия духа рассказывать солдатам разные басни, будто выступает на помощь шведам Крым ("орда" или "арда") и что татары уже в Кобеляках и в Белгороде.

Приведем показания Сидора Гришенко:

"1709 г., июня 21 дня выехал из шведского войска будицкой житель мужик Сидор Гришенко.

Сказал в войске швецком служил брат ево... а он в службе не был, еще хотел принять службу. Король и Мазепа под Полтавою, войско все под Полтавою и ныне войско все вкупе на поле [707] потревожась от царского величества войска; сего ж дня пришли до короля от арды (sic. — Е. Т.) послы, а слышно, что всеконечно есть четыре тысячи арды в Кобыляке (Кобеляках. — Е. Т.), а другие перебираютца через Днепр, а пришла арда крымская и белагородская, а другая половина арды пошла до польского короля, а когда арда прибудет к Полтаве, в те поры Полтаву добудут, а слышно, что Полтава и так хочет сдатца. А ушел от шведского войска, что есть нечево и купить негде"^{82}.

---------------

^{82} ТРВИО, т. III, стр. 206, № 202.

По личному распоряжению Петра от 11 июня 1709 г. генерал-лейтенант Генскин напал на Старые Сенжары с полным успехом.

Даже и самый близкий тыл у шведов был необеспечен ни в малейшей степени. В Новых и Старых Сенжарах стояло несколько сот человек, но они сами были почти в осаде от непрерывных русских разъездов и нападений. По всей этой полосе до самой Переволочной, т. е. именно по той дороге, по которой бежала впоследствии от Полтавы преследуемая русской погоней шведская армия сейчас же после разгрома, еще в течение всего мая и июня разъезжали русские регулярные кавалеристы и казаки гетмана Скоропадского. Они успели даже заблаговременно уничтожить почти все перевозочные средства у Переволочной, предвидя, что шведам понадобится уходить за Днепр. И здесь тоже крестьяне и горожане деятельно помогали русским вооруженным силам, и, например, по Невхорощей сотник Данило разбил неприятеля, "собравшись с тутошними обывателями"^{83}. Как плохо держались шведы, заброшенные в эти места, и как мало походили эти Новые и Старые Сенжары на сколько-нибудь серьезно укрепленный тыл, показало замечательное нападение (14 июня) кавалерийского генерала Генскина на Старые Сенжары, где были перебиты многие из шведского гарнизона и освобождено около 1200 русских пленников, забранных в Веприке и в других местах^{84}.

---------------

^{83} Гр. Рожнов — Ягану Крестьяновичу. Из Табар, 1709 г., июня 8. — Там же, стр. 195, № 188.

^{84} См. Я. В. Брюс — Колычеву. Из полков при Полтаве. 4709 г., июня 15.— Там же, стр. 197—198. Ср. Письма и бумаги, т. IX, в. 1, № 3231. (Письмо Петра I к царевичу Алексею Петровичу).

По позднейшим данным, у генерал-лейтенанта Генскина было всего 2500 драгун и один пехотный Астраханский полк, когда он подошел к Старым Сенжарам. В городе находился шведский генерал-майор Круус с войском в 3500 человек. Русские "штурмом город счастливо взяли и шведов в городе порубили и обоз и королевскую многую казну и знамена и офицеров и солдат взяли и невольников, взятых в Веприке, освободили"^{85}.

---------------

^{85} ЦГАДА, ф. Кабинет Петра I, отд. 2, 1709 г., кн. II, д. 10, л. 88—89 об. Из Москвы, 1709 году, июня 2. Тихон Стрешнев — Петру I.

Шведов в Старых Сенжарах не спасло и очередное гнусное зверство: они, собираясь уйти из Старых Сенжар, решили перебить всех русских пленных. Успели они убить лишь 170 человек, Генскин явился, когда его в этот день еще вовсе не ждали, и как раз прервал шведов в разгаре их "работы" по убийству пленных. Во время переполоха, вызванного нападением, русские разбили оковы, которые на них были надеты, этими же оковами [708] перебили всю свою стражу и присоединились к русскому отряду.

Это событие произвело такое впечатление на шведов, что уже 17-го генералу Генскину донесли разведчики ("из Сенжарова шпиги пришли"), что шведы, стоявшие в Сенжарах, отправили к Полтаве (т. е. к главной армии) весь свой обоз и большую часть своего отряда^{86}.

---------------

^{86} Павлов — Генскину. От речки Тагамлики. 1709 г., июня 17.— ТРВИО, т. III, стр. 200, № 194.

Уже после Полтавы к русским перебежал из шведского отряда, стоявшего в Новых Сенжарах, капрал Роленц-Вейц, сообщивший, что в Новых Сенжарах стоит драгунский полк численностью 1050 человек и, кроме того, 300 человек казаков (мазепинцев). А в Старых Сенжарах стояло тогда же три драгунских полка. И все эти силы так и простояли до сдачи в плен, не принимая участия в битве под Полтавой. В русский лагерь приводили после битвы людей, посланных еще до сражения шведами "для хлеба и для добычи", а также для поджога хуторов ("для зажигания"). Их ловили и приводили жители местечка Жуки и других окрестных местечек и деревень^{87}.

---------------

^{87} ЛОИИ, ф. 83, походная канцелярия А. Д. Меншикова, картон 11, № 224. Показания Р. Вейца из Новых Сенжар: "... того же числа местечка Жукова жители Иван Вертолаев с товарыщи привели... из швецкого войска польского хлопца Яна Шиверского, да деревни Ходуровки жителя Макиту Пилнухина, а приехали они до вышеописанного хутора... для хлеба и для добычи и хутор зажгли...", 1709 г., июля 1.