Меню: Полтава: Рассказ о гибели одной армии; Бібліотека
  Версія для друку   На головну

Список иллюстраций

Битва

20. «Что творится, что творится...»

В бегство обратились не все кавалерийские соединения. Часть из них — на правом фланге — пошла в контратаку. Драгунскому полку Ельма удалось пробиться сквозь зеленую стену. Три эскадрона из недавно набранного драгунского полка Тоба тоже выстроились к бою. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив более приведенных в порядок эскадронов, драгуны вынуждены были идти в наступление одни. Первым эскадроном командовал капитан Дидрик Селестин фон Штернбах, тридцатилетний немец, уроженец Штеттина. Второй возглавлял Маркус Тунгельфельт, 26 лет, из Стокгольма. Его брат Андерс, который был годом старше, за время службы получил около двадцати ранений. До 1707 года Андерс служил в том же полку, но сейчас он сражался в другом месте, там, где приходилось туго батальонам лейб-гвардии. Над третьим эскадроном начальствовал двадцативосьмилетний капитан Карл Магнус Де Лаваль, родившийся в Фоксах (провинция Вестергётланд). Его отряд, который поначалу стоял в резерве позади лейб-роты, насчитывал в строю около 60 драгун. Три группы всадников — каждая построенная в форме плуга, с развевающимися штандартами — помчались к одному отрезку русской пехотной линии. Их встретили грохотом двух залпов. Когда скакавший во главе своего эскадрона Де Лаваль уже собирался врезаться в неприятельскую шеренгу, драгунам, по его выражению, так «дали по носу» этими залпами, что атака захлебнулась. В очередной раз было доказано, что кавалерийская атака ничего не дает против правильно выстроенной пехоты, которая защищается, приберегая ружейный огонь до последней крайности. В пороховом дыму перед линией русской пехоты кавалеристы растеряли друг друга, но Де Лаваль быстро собрал их. Вместе с двумя остальными эскадронами решено было не возобновлять атак на зеленую стену. Возникла новая опасность, которой следовало заняться: на поле битвы вступали русские эскадроны. Если они настигнут бегущих, не миновать резни. Русская пехота была связана строгим построением в шеренги и потому не могла нагнать быстро отступающих шведов. Кавалерии же ничего не стоило догнать их и превратить в груду тел. Три шведских эскадрона приложили все усилия к тому, чтобы задержать наступающего противника, и, надо сказать, это им в известной мере удалось.

Пребывавшая ранее в выжидательном бездействии русская конница стала надвигаться и на левый фланг шведов. Командование шведскими войсками на этом фланге осуществлял генерал-майор Хамильтон, начальствовавший также и над эстергётланд-ской кавалерией. Одним из его адъютантов был восемнадцатилетний уроженец Эребру, лейтенант Вильхельм Людвиг Тоб. Замыкали строй на этом крыле три полка, имевшие приказ защищать армию с фланга: Сконский полк сословных драгун, а также кавалерийские полки из Эстергётланда и лена Обу, в общей сложности составлявшие довольно внушительное число примерно в две тысячи шпаг. До этих соединений тоже дошел приказ идти на подмогу пехоте, однако выполнить его они не могли, поскольку возобновившая наступление вражеская конница грозила напасть на них с тыла. Действительно, части Бауэра и Волконского стали надвигаться на позиции шведской кавалерии. Как упоминалось выше, драгуны Волконского стояли возле Тахтаулова, откуда им было легко обойти неприятеля. Русские проделали маневр, сходный с тем, к которому они раньше прибегли на правом фланге, когда напали со спины на Крёйца и таким образом сбили его атаку против своей пехоты. Надвигаясь теперь на левый фланг шведской кавалерии, русские драгуны одновременно мешали этим подразделениям помочь пехоте. Вместо этого левофланговым шведским конникам нужно было собираться с силами для спасения собственной шкуры.

Наиболее уязвимую позицию занимали сконцы. Они стояли самыми крайними слева, с полностью открытым одним флангом, так что первая же русская атака поставила их в бедственное положение. Русские окружили их и в последовавшей затем рукопашной схватке добыли себе один из полковых штандартов. Потеря штандарта заставила принца Максимилиана — того самого, который утром отказал казачьему атаману, собиравшемуся перейти на шведскую сторону, — немедленно отдать приказ о контрнаступлении.

Знамена и штандарты играли во многих отношениях важную роль. Как уже говорилось выше, они призваны были вести подразделения за собой и служить для них сборным знаком. Обычно у каждой пехотной роты было свое знамя, а у каждого кавалерийского эскадрона — свой штандарт. (Штандарты были значительно меньше, и с ними было легче управляться, чем со знаменами, которые чаще всего были размером с простыню.) Воинские стяги также облегчали узнавание отдельных частей на большом расстоянии. Однако их тактическое значение было невелико, гораздо большую роль они играли в чисто символическом плане. За них яростно сражались; захват одного из этих красиво расшитых шелковых полотнищ считался великим подвигом и свидетельствовал об успехе. Взятие неприятельского стяга непременно вознаграждалось либо звонкой монетой, либо повышением в звании для добывшего его смельчака, что, соответственно, вдохновляло на подобные деяния. За обладание штандартами и знаменами возникали кровавые дуэли.

В средние века принято было освящать знамена, приглашая для этого церковных иерархов, и такая связь флагов с религией еще сохранялась в эпоху Карла XII, что отчасти объясняет их огромную значимость в глазах ратников. В мирное время боевые прапоры обычно хранились в церкви того прихода, к которому относилась данная часть. Вручение новых знамен или штандартов обставлялось торжественно и прочувствованно, во время этой церемонии подразделение принимало очень ответственную и суровую присягу. Знаменосец — в пехоте это был прапорщик, а в кавалерии корнет — обязан был поклясться защищать знамя до последней капли крови. (Клятва перед знаменем считалась крайне важной, кое-кто утверждал, что ратники вообще не связаны военными законами до тех пор, пока не примут присягу, поэтому до получения стягов у вновь созданных частей могли возникнуть некоторые трудности.) Согласно ритуалу, каждый солдат роты обязывался помочь с вбиванием многочисленных гвоздиков, которыми полотнище крепилось к древку. Утрата знамени или штандарта была позором и катастрофой; нередко полотнище срывали с древка, только бы оно не досталось врагу. Помимо того что потеря знамени сильно затрудняла маневрирование подразделения в бою, она была чревата серьезным наказанием виновных или даже расформированием части. Ратные знамена использовались как символы победы или поражения, наряду с пушками они были наиболее вожделенными трофеями и всегда засчитывались при подведении итогов битвы. Они давали противникам нечто конкретное, за что сражаться. В этих полотнищах материализовались цели войны в эпоху, когда истинные ее цели были слишком туманны и расплывчаты для конкретного солдата.

Отряд сословных драгун, решительно поскакав в контратаку, врезался в русский строй. Конникам удалось пробиться к неприятельскому корнету и вырвать из его рук штандарт. Таким образом, только что понесенная потеря считалась отмщенной. Эпизод этот интересен тем, что дает представление о бое как о своеобразной дуэли, если не сказать игре. Происходящее напоминает спортивное состязание: русские захватывают штандарт, шведы контратакуют и берут штандарт противника — ничья. Рукопашная схватка (или матч) продолжалась, и вскоре в руках у шведских драгун было уже четыре русских боевых стяга. Полковой командир Максимилиан утверждал, что собственноручно захватил один из них. Однако положение полка по-прежнему оставалось критическим. Драгуны были окружены русской конницей, которая, как пишет в своем дневнике один из немногих оставшихся в живых, лейтенант Йоаким Лют, «со всех сторон нахлынула и навалилась». Рядом со сконцами отчаянно сражался Эстергётландский кавалерийский полк, который тоже нес большие потери. Совместными усилиями эти два полка отражали следовавшие одна за другой атаки русской конницы и своим упорным сопротивлением мешали ей сколько-нибудь успешно преследовать бегущих на этом фланге* Однако по мере того как потери шведов росли, их положение все ухудшалось. Среди погибших эс-тгётцев был лейтенант Ханс Литнер: другие офицеры видели, что он упал с лошади. Его друг, фурьер Эрик Бьёрк, который последним общался с ним не далее как в воскресенье и потом рассказывал, что лейтенант был бодр и весел, несколько цинично прокомментировал его смерть следующими словами: «Засим пропали все денежки, что он набрал в долг у друзей и знакомцев».

Число русских, роившихся вокруг и впереди драгун, неуклонно росло, среди них начали уже появляться казаки, а когда к нападающим присоединилась вражеская пехота, положение и вовсе стало безнадежным. Своей пальбой с близкого расстояния инфантерия могла нанести огромный урон шведским конникам. Клещи из всадников и штыков, в которые попали два полка, должны были раздавить их. Переговорив со своими офицерами, Максимилиан решился на попытку прорвать окружение и соединиться с главными силами. Кавалеристы совершили прорыв и ускакали прочь, преследуемые шестью полками русских драгун и большим количеством «казаков, калмыков и татар», — против полков, в которых изначально числилось лишь две тысячи душ. Однако вырваться из мешка удалось немногим. Юный флигель-адъютант Вильхельм Людвиг Тоб рассказывает, что они «со всех сторон окружены были, так что мало кому живым удалось остаться и в полон не быть взяту». Сам он оказался в числе тех, кто, как и командующий флангом Хамильтон, попал во время сражения в плен. Эстгётцы полегли едва ли не все. (Их потери были столь велики, что полк пришлось впоследствии набирать заново.) Сумеет ли горсточка конников, что мчится по полю брани, спастись от врага, или эти два полка будут полностью истреблены?

Общая деморализация конницы усугубилась слухом о гибели короля. Зловещая весть с быстротой молнии распространилась по рядам, отчего у всех опустились руки: и без того низкий боевой дух совсем угас. Уроженец Вестманланда Петер Шёнстрём, который служил капитаном в Шведском дворянском прапоре — одной из частей, охранявших обоз, — впоследствии утверждал (к вопросу о малых успехах кавалерии), что она «навряд ли так везде была бы порублена, ежели бы король пребывал во здравии». Здоровье и благополучие короля, несомненно, сильно влияли на волю к победе шведской армии.

Король не умер, во всяком случае пока. Он со своей свитой и дюжими телохранителями стоял на пригорке позади правого фланга пехоты. Не один неприятельский отряд пробовал атаковать эту большую группу, однако атаки без труда отбивались и отряды уходили восвояси. Прискакавший Реншёльд доложил королю: «Что творится, что творится, всемилостивейший Государь... Наша инфантерия бежит!» — «Бежит?» — недоверчиво переспросил король. Однако фельдмаршалу было недосуг более исчерпывающе описывать обстановку, он резко повернул своего серого жеребца и, бросив через плечо королевскому конвою: «Берегите Государя, ребята!» — пустил коня в карьер. Поражение стало свершившимся фактом.

Сколько-нибудь серьезные организованные стычки продолжались на поле брани лишь вокруг запертой шведской пехоты. Она стояла насмерть. Батальоны попали в западню: многажды превосходящий по силе противник сталкивал, давил и крушил их. На истекающие кровью, запертые в кольце окружения воинские части накатывались могучие волны мушкетов, штыков и пик. И эти части, словно застигнутые приливом замки из песка, подтачивались и рушились.

Самая трагичная судьба ожидала два батальона Уппландского полка. Во время контрнаступления русских они были окружены, и дело кончилось самой настоящей бойней. Под натиском имевшего огромный перевес противника полк был фактически стерт с лица земли. Погибли командир полка Густаф Шернхёк и подполковник Арендт фон Пост, а вместе с ними майор, полковой квартирмейстер, адъютант, почти все ротные командиры и большая часть рядового состава. Насколько сильно пострадали отдельные роты, свидетельствуют, в частности, данные о том, что из двенадцати офицеров лейб-роты и подполковничьеи роты пало десять, а двое оставшихся в живых получили ранения. Около половины офицеров, которых захватили в плен, также были ранены, причем многие тяжело, в их числе командир Расбуской роты Нильс Феман, лейтенант Сигтунской роты Фредрик Ханк (который еще потерял в этом сражении брата) и двадцатипятилетний лейтенант роты из Белинге Якоб Снеккенберг, который попал в плен при смерти. Тяжело раненным оказался в плену и Ларе Форман, товарищ Фредрика Ханка по роте, ветеран армии, шедший в ее рядах с 1700 года, с высадки в Дании. Подобно множеству других ратников, Форсман подвергся мародерству, с его искалеченного тела содрали даже окровавленную рубаху. Всех их захватили, так сказать, одним махом, и исход их ожидал один: люди гибли сотнями, умерщвленные тем или иным способом. Спастись, избежать замаха косы, удалось лишь горсточке, и то в основном случайно. Солдаты умирали на глазах своих соратников, и тем неизбежно становилось ясно, что скоро подойдет и их черед. Выгоревшие знамена с изображением державы одно за другим переставали реять на ветру.

Среди сражавшихся в пороховом дыму был и Георг Плантинг, двадцатишестилетний капитан, в свое время студент Уппсальского университета и паж у занимавшегося редукциями (изыманием поместий) богача Фабиана Вреде. После вступления в армию Георг был в 1701 году на поле боя у Двины произведен в прапорщики — собственноручно Карлом XII — и с тех пор участвовал во многих сражениях и получил множество ран: у него была покалечена кисть руки, раздроблено плечо, в ноге осталась картечная пуля. После того как лишился жизни Георг Сакариас Гриссбак, командир роты из уезда Хундра, Плантинг возглавил остатки одной из групп, еще оказывавшей врагу безнадежное сопротивление. Это могло кончиться только тем, чем и кончилось: его правое бедро продырявила пуля, и он попал в руки русских. Накатившаяся стальная волна опрокинула последних из державшихся на ногах. По словам Георга Плантинга, полк «целиком, до последнего унтер-офицера, музыканта, капрала и рядового, полег на месте». Спастись от этого светопреставления удалось лишь небольшому, человек в семьдесят, отряду уппландцев, который накануне отослали в обоз. А так общей участи не избежал почти никто. Уппландский полк, начавший битву в составе почти 700 человек, прекратил свое существование. Когда несколько дней спустя пересчитали оставшихся в живых после сражения, их набралось всего четырнадцать.

Фактически по окончании битвы началась резня. Тридцатисемилетний гвардейский капитан из Вестергётланда по имени Ларе Тисенстен лежал с оторванной ногой неподалеку от того места, где приняли последний бой уппландцы. Он видел, с какой необыкновенной яростью обрушились русские на остатки полка. В своем неистовстве они пронзали клинками и штыками всех подряд, не отличая живого солдата от мертвого. Тьма пик и шпаг взлетала кверху и опускалась: раненых и уже павших резали, рубили и кололи. Перед глазами Тисенстена вздымалась неприятно шевелящаяся, колышущаяся гора тел: человек сто, если не больше, шведов лежало в одной куче, живые вперемешку с убитыми. Такое известно и по другим сражениям. Похоже, что в минуту смертельной опасности людям свойственно сбиваться вместе, и они громоздятся друг на друга в последней, отчаянной попытке найти защиту. Словно в лихорадочной борьбе со смертью, прежде чем испустить дух, они впадают в детство и, криком призывая мать, затаиваются под другими телами, дабы еще один, последний раз обрести чувство защищенности. В этот устрашающий памятник живым и мертвым и вонзали без разбору свое обагренное кровью оружие русские солдаты. Тисенстен видел, что уппландцы «лежали грудой, точно павшие друг на друга или нарочно вместе покиданные, тогда как неприятель пиками, штыками и шпагами вгорячах бил их и что было мочи резал, не разбирая, живые они либо мертвые». Многие избежали пуль и ядер, только чтобы встретить такую вот несуразную смерть.

Попавшие в окружение батальоны справа от уппландцев ожидала схожая судьба. Иногда группкам солдат удавалось в суматохе вырваться из окружения и улизнуть (этому, вероятно, немало способствовали дым и пыль, которые затрудняли видимость и скрадывали цвет униформ), но они составляли явное меньшинство. Большая часть из почти пятисот солдат скараборгского батальона стала трупами и, в конечном счете превратившись в перегной, смешалась с песчаной почвой. Живыми вернулось лишь 40 человек: один майор, два капитана, пять лейтенантов, пять прапорщиков и 27 рядовых. Едва ли не все из них были ранены. На поле битвы терпели поражение батальон за батальоном. Остатки третьего батальона лейб-гвардии внезапно обнаружили, что сражаются одни: шведские войска и по правую, и по левую руку от них были сломлены. Кольцо сжималось все теснее, солдат в нем становилось все меньше; под конец безысходное сопротивление оказывали лишь несколько лейб-гвардейцев. Каждый из них оставался один на один с собой и врагом, без возможности увильнуть, без надежды, без утешения. Напоследок живые скользят взглядом по телам погибших товарищей, чтобы затем умереть самим. Вот все и кончено. Заклание жертв состоялось.