Меню: Полтава: Рассказ о гибели одной армии; Бібліотека
  Версія для друку   На головну

Список иллюстраций

Битва

10. «Нельзя давать неприятелю ни минуты»

В то самое мгновение, когда ослепительное утреннее солнце прорвало горизонт и отделило ночь ото дня, шведская пехота перешла в наступление. По мере того как один батальон за другим приходил в движение, пальба из редутов усиливалась, доходя до неистовства. Громкие выстрелы пушек раздавались так часто, что походили на мушкетный огонь.

Один из солдат в Йончёпингском полку, соединении, которое стояло дальше всех в первой колонне, через несколько лет написал стихотворение, которое, вполне возможно, основано на впечатлениях этого дня. Оно ничем не примечательно с точки зрения поэзии, но хорошо иллюстрирует, в частности, начало сражения; стихотворение помогает нам вообразить себе грохот, стоявший в воздухе и производимый оружием, повозками, людьми и животными:

Грохот и неразбериха, бряцанье оружия, скрежет и ржанье
Слышны от сотен телег, от коней и от войск на равнине,
Ближе и ближе сходящихся в сумерках раннего утра,
Пушечный гром возвестил о начале сраженья,
Залпы послышались, пули посыпались градом,
И с фитилем подожженным гранаты ложатся средь храбрых.

В начале атаки в шведских рядах царила сумятица. Время поджимало, прежде всего из-за блужданий кавалерии, да и командование до последней минуты колебалось, надо ли и в самом деле идти в атаку. В довершение всего царила неясность насчет построения, и к тому времени, как разразилась битва, еще ни один батальон не встал в боевой порядок.

Левенхаупт получил приказ построить своих людей в соответствии с ordre de bataille, но на правом фланге они стояли так близко к опушке Яковецкого леса, что не хватало пространства для того, чтобы все батальоны на этом краю сумели установиться в линию. Построить солдат для битвы было сложным делом, и недостаток времени и места привели к тому, что формирование линии не было полностью закончено.

Еще хуже было то, что все участвующие командиры не имели ясного представления о цели этих вводных операций. Приказ об атаке был спешно разослан командующим колонн, которые потом разослали его дальше подчиненным им командирам полков и батальонов. По всей вероятности, недостаток времени не позволил передавать точные детализированные приказы, некоторые из подчиненных получили лишь инструкции в общих чертах, которые наверняка не так легко было истолковать. Сигрот поскакал с приказом об атаке к командиру третьей колонны, генерал-майору Роосу; его части должны были атаковать ближайшие редуты. Сразу после этого и Стакельберг, командующий колонной номер два, которая стояла правее солдат Рооса, промчался мимо и подтвердил, что надо атаковать. Когда этот отданный в общих чертах приказ передавался дальше подчиненным командирам, произошло некоторое искажение — примерно так, как происходит в игре «испорченный телефон». Часть поняла задачу так, что нужно крушить все подряд, другие полагали, что речь идет, без сомнения, об атаке на линию редутов, но, когда будет найден проход, все должны пройти через этот проход; вражеские укрепления должны быть просто пройдены насквозь. Замысел атаки двух средних колонн, вероятно, состоял в том, чтобы нейтрализовать опасный обстрел с флангов, которым угрожала эта часть линии редутов. Остальная пехота — первая и четвертая колонны, а также задние батальоны второй и третьей — должна была тогда, поддержанная этой вспомогательной атакой, быстро достигнуть задней линии редутов и либо обойти их, либо пробиться через них. Атака на редуты была в высшей степени второстепенным делом. Редуты были препятствием, которое надо было миновать по пути к настоящему объекту атаки — русскому лагерю. Не все командиры знали об этом — промах, за который шведам придется дорого заплатить.

Атака средних колонн была сумбурна с самого начала. Батальоны скоро отделились друг от друга, но, несмотря на это, головная часть армии быстро продвигалась вперед. Ближайший редут, который был не достроен, находился на вершине невысокой гряды, недалеко от зарослей кустарника. На это укрепление с двух сторон напали четыре шведских батальона. Им была оказана поддержка четырьмя эскадронами лейб-драгунского полка, который, по-видимому, атаковал небольшое русское соединение, стоявшее между этим редутом и ближайшим шанцем. Волны шведской атаки перехлестнули через этот редут не задерживаясь. Гарнизон, который наверняка по большей части состоял из рабочей команды, был уничтожен весь до последнего человека. Уйти живыми удалось лишь тем, кто в страхе и панике сумел перелезть через вал и добежать до соседнего редута. Пленных шведы не брали. Все русские, которые попали к ним в руки, были застрелены, заколоты или забиты насмерть.

Наступление покатилось дальше сквозь огонь и клубящийся Дым. Взятый шанец бросили позади, не оставив в нем гарнизона. Два батальона Далекарлийского полка продвигались в глубь системы укреплений. Длинная синяя цепь, над которой плыли мерцающие штыки и качались острия пик, шагала вперед по песчаной земле. Она приблизилась к следующему редуту. Уже сейчас стал заметен беспорядок: разные батальоны стали расползаться, ускользать друг от друга в грохоте сражения. Два гвардейских батальона, шедшие последними в колонне Рооса, уклонились вправо. По приказу своего командира полка Карла Магнуса Поссе они примкнули к другим гвардейским батальонам в стоящей поблизости четвертой колонне. Батальоны этой колонны пытались полностью обойти редуты. Вестерботтенский полк, который взял первый редут вместе с Далекарлийским полком, очень скоро потерял контакт с этим соединением. Вместо этого вестерботтенцы стали продвигаться непосредственно к задней линии редутов, вместе с батальонами первой и второй колонны. Роос никак не мог понять, куда вдруг исчезла половина его колонны.

Король со своей многочисленной свитой и генеральным штабом находился на правом фланге поля сражения. Карл лежал на конных носилках в сапоге со шпорой на здоровой ноге; держа свою длинную шпагу в руке, он мощно, как было у него в обычае, командовал ближайшими частями. Он был искусным и наделенным харизмой полководцем и с огромной силой излучал флюиды; когда приходило время боя, молодой застенчивый монарх почти полностью преображался, это преображение было удивительным и устрашающим; оно каким-то чуть ли не магическим образом высекало огонь и волю к борьбе в тех частях, которые видели и слышали его. Один из участников войны, ротмистр Петер Шёнстрём, писал позже, что у короля, «когда он сидел на коне перед своей армией и обнажал шпагу, было совсем иное выражение лица, чем в обычном его общении, это было выражение, обладавшее почти сверхъестественной силой внушать кураж и желание сражаться даже тем, кого можно было считать наиболее павшими духом». Карл прекрасно понимал силу примера и чаще всего без колебаний рисковал своей жизнью в бою. Он намеренно просто одевался и ел скудную пищу, чтобы, как выразился Шёнстрём, «у рядовых сильно прибавилось выносливости». Многое в его аскетизме, по-видимому, было хорошо продуманной игрой на потребу галерки, средством манипулировать солдатами и заставлять их не жалуясь и терпеливо выдерживать бремя голода и лишений. Становится понятно, какое великое почтение вызывал этот удивительный монарх в глазах своих солдат, если послушать истории, ходившие среди них и утверждавшие, что король как непобедим, так и неуязвим телесно. По словам одного воина, солдаты считали поражение невозможным, покуда король с ними; для них Каролус был чем-то вроде фетиша, приносящего победу. Понятным становится также, почему известие о его ранении две-три недели назад вызвало такое беспокойство в армии.

Части, сосредоточенные на правом фланге, предполагали обойти все редуты. Они быстро продвигались вперед в мягком утреннем свете, не слишком обращая внимание на вой и шипение русских снарядов, от которых их шеренги уже редели. Сбоку от себя они видели, как солдаты Рооса штурмуют первый редут и русские бегут, спасая свою жизнь. Русские пушки из укреплений стреляли непрерывно. Тупые железные ядра прорывали кровавые борозды в шведских рядах. Теперь и шведской артиллерии следовало бы открыть ответный огонь, но продвигающаяся вперед пехота оказалась без поддержки тяжелой артиллерии. И, как говорит об этом Левенхаупт, «когда наши рядовые солдаты услышали, что ни единая, пушка не пришла к ним на подмогу, они стали терять мужество». Через минуту продвигавшаяся армия увидела, что лес справа уступил место открытому полю; там простирались отлогие луга. Расширение поля как бы увеличивало пространство для обходного движения. Левенхаупт попытался использовать это и повел все свои силы еще правее. Движение происходило быстро, и генерал понял, что остальные батальоны не поспеют за ними; если не задержаться, можно оторваться от них.

Поэтому он решил остановиться на расширявшемся поле к востоку от продольной линии редутов и привести в порядок строй в своих частях. Мимо как раз проезжал Реншёльд, и Левенхаупт обратился к нему за разрешением. «Ваше превосходительство, — сказал он, — мы уклонились вправо и маршировали слишком быстро, невозможно, чтобы левый фланг догнал нас, не сделать ли нам остановку?» Но фельдмаршал не хотел больше ждать и отказал ему в просьбе: «Нет, нет, нельзя давать неприятелю ни минуты». Один из командующих колоннами, генерал-майор Стакельберг, в одиночку проезжавший мимо, поддержал мнение Реншёльда и повторил по-немецки, что нельзя давать противнику ни минуты. Поэтому батальоны продолжили марш к задней линии редутов и к находящемуся где-то позади нее русскому лагерю.

Продолжая атаку против продольной линии редутов, Далекарлийский полк достиг редута номер два. Атаковал и его. Этот редут был лучше подготовлен, чем первый, а силы атакующих были немного меньше, и потому второе нападение было и труднее и оплачено большими потерями, чем первое. Несмотря на это, редут был взят, и, так же как в прошлый раз, все, кому не удалось бежать, были забиты, как скот.

Тридцатидвухлетний кадровый прапорщик из города Орсы, Андерс Пильстрём, который считался положительным и основательным человеком, рассказывает, что они «сокрушили каждую косточку у тех, кто был внутри».

Этот зверский образ действий — беспощадно убивать всех и вся, не беря пленных, — был весьма распространен. Отношения между русскими и шведами иногда сильно ужесточались. К тому же тогда не было и намека на Женевскую конвенцию; не существовало никакого правового решения, касающегося пленных. Например, общепринятой практикой у обеих сторон была угроза вырезать все население города, если осажденная крепость не сдастся, и похоже, что никто особенно не задумывался над этической стороной дела. На войне как на войне. (Возможно, в этот час шведские воины смотрели на редуты как на своего рода города-крепости, отказавшиеся сдаться, и чье население поэтому они имели право вырезать до последнего человека.) Битвы и стычки часто переходили в массовую бойню. В таких случаях солдаты впадали в своего рода безумие и просто-напросто отказывались брать пленных. Похоже, что иногда воинов охватывало дикое опьянение битвой, и, когда уже приходило время остановиться, неприятель сдавался, они продолжали убивать просто по инерции. Такое впечатление, что часто они поступали так из жажды мести. Это называют «ожесточением» или «возмездием». Русский поход, как вящее подтверждение этого явления, становился все более уродливым, малодушным и грязным, и различные виды противозаконных действий делались все более обычными с обеих сторон. Под Головчином шведы зверски убили почти всех русских, которые пытались сдаться. Кроме того, после битвы часть офицеров требовала, чтобы были убиты те немногие, кто все-таки был взят в плен, так как, по их мнению, охрана пленных была ненужной изнурительной работой для шведских солдат. После сражения при Добром также были убиты пленные; один из высших шведских офицеров помиловал русского подполковника, чтобы попробовать вытянуть из него какие-нибудь сведения, но финский солдат ринулся вперед с криком: «Только не давать пощады, господин, мы сыты по горло такими, как он, добрый господин!» — и проткнул шпагой беззащитного человека.

Если мы попробуем прояснить образ, в каком являлся воинам их враг, картина покажется нам противоречивой.

Хотя временами в своем ожесточении враждебность доходила до полного беспредела, были также и противоположные тенденции. Как правило, отношения между офицерами воюющих сторон были лучше, чем отношения между солдатами двух армий. Некоторые полагали, что нельзя разрешать рядовым по разные стороны линии фронта общаться друг с другом во время перемирия, поскольку они были «склонны к дракам». Совсем другое дело офицеры. В том, чтобы завести приятелей на стороне противника, не было ничего невозможного. Офицеры могли встречаться в общепринятых формах общения — для учтивой болтовни на «ничьей земле», совместных обедов или обмена подарками. Галантная утонченность могла простираться даже на дымное поле брани. Образ врага понимался не так, как у нас, существуют указания, что одна сторона могла дать взаймы другой лекаря, угостить освежающими напитками или фруктами или даже заниматься торговлей через линию фронта. У офицеров, как правило, было то, чего недоставало солдатам: возможность общения, так как большинство из них знало один и тот же язык, немецкий или французский. У них также была естественная точка соприкосновения в виде принадлежности к одному классу: подавляющее большинство из них были дворяне. Кроме того, их объединяла большая почетная общность — их военная профессия, все они в том или ином значении были чем-то вроде наемных воинов. (Эта военная традиция профессиональной общности по обе стороны фронта продолжала жить еще очень долго. В качестве знаменитого примера можно привести братание на Западном фронте на Рождество 1914 года. Это событие охотно истолковывалось как проявление любви между народами и ростки пацифизма, но в не меньшей мере это было в высшей степени традиционное выражение простой корпоративной общности офицеров.)

В то время как далекарлийцы штурмовали второй редут и уничтожали там людей, другие отряды (в общей сложности семь батальонов) шли вперед левее к задней линии. Теперь, когда правое крыло начало забирать еще дальше вправо — чтобы использовать открытое поле, до которого они дошли, — левое крыло последовало за ним в этом движении. В результате они вышли прямо на редут номер три в продольной линии. Это был большой и хорошо вооруженный треугольный шанец, окруженный валом и рвом и искусственными препятствиями в виде рогаток. В нем ждал атаки шведов русский пехотный батальон из бригады Айгустова (500–600 солдат, которым были приданы артиллерийские орудия) под командованием своего полковника. Если им не удастся отбить волны синих мундиров, им, без сомнения, предстоит разделить жестокую судьбу солдат в уже взятых укреплениях.

Первый батальон из Нерке-Вермландского полка, под началом подполковника Хенрика Юхана Ребиндера, тридцатисемилетнего сёдерманландца, пошел в атаку на редут. Способ действия был хорошо отработан во время бесконечных тренировок. Командир батальона отдал приказ «Приготовиться!». Четыре роты по 150 солдат каждая были построены в одну линию, по четыре человек в глубину и 150 человек в длину, что составляло фронт примерно в 130 метров. В середине каждой роты стояли пикинёры, пятьдесят солдат, которые по команде «приготовиться» подняли свои пятиметровые пики в вертикальное положение: крепко держали пику за нижний конец и, прислонив оружие к плечу, направляли острие прямо в небо. По обе стороны от пикинёров стояли мушкетеры, примерно 100 человек в каждой роте. В руках у них были тяжелые — весом в пять килограммов — мушкеты с кремневыми замками, более надежное в своем действии оружие, чем предшествующий образец: в частности, они лучше функционировали во время дождя, — но все же дававшее осечку в среднем при каждом девятом выстреле. Кроме того, у них была больше скорострельность, чем у прежних мушкетов: хорошо тренированный стрелок мог зарядить, прицелиться и выстрелить за 30 секунд. Практическая дальнобойность была 150 метров. Калибр был большой, 20 миллиметров, и вместе с большим пороховым зарядом это приводило к сильной отдаче. При выстреле приклад, как правило, приставлялся не к плечу, а к правой стороне груди, поскольку иначе был риск вывихнуть руку. На самых дальних флангах роты стояло небольшое количество гренадеров в своих чудных высоких шапках. Они носили эти высокие остроконечные шапки вместо обычных широких треуголок, которые мешали им, когда они бросали свои ручные гранаты. Гранаты представляли собой маленькие полые ядра из чугуна, свинца, обожженной глины или стекла диаметром примерно 8 сантиметров и весом от полутора до двух килограммов, снабженные взрывным зарядом и запальным шнуром, который зажигался перед броском. Эти гранаты немногого стоили в открытом бою; больше всего они применялись при штурме укреплений. Гренадеры были также чем-то вроде личной охраны командующего офицера и, кроме того, действовали как снайперы. По обе стороны подразделений пикинёров и мушкетеров стояли унтер-офицеры с короткими пиками, так называемыми бердышами, или алебардами. Это оружие имело малую ценность в бою, но хорошо годилось для того, чтобы поддерживать равнение в строю и раздавать удары солдатам, сходящим со своего места. Впереди каждой роты стояли ответственный за музыку — барабанщик или трубач, командир роты и прапорщик, который держал знамя. Над каждой ротой полоскалось на теплом ветру знамя: кроваво-красные знамена с двумя перекрещивающимися желтыми стрелами внутри зеленого венка. Солдаты и офицеры были одеты в синюю форму, единую для всех воинов Карла XII, но с красными воротниками, подкладкой и обшлагами. Чулки у рядовых были красные, у унтер-офицеров — синие: длинный ряд солдат, оружия и развевающихся на ветру знамен радовал глаз яркими красками.

Батальон из Нерке ринулся в атаку. Воздух разорвал грохот мушкетов и пушек. Большой шанец плевался снарядами. Сквозь дым и огонь шведы добежали до рва перед валом. Разбросали окружавшие его рогатки. Батальон стал прыгать в ров перед валом. Волна солдат наскочила на стену ядер и хлещущее «сеченое железо», отпрянула и откатилась обратно. Батальон из Нерке бросился прочь в смятении и беспорядке. В это время единственный батальон Йончёпингского полка, посланный в подкрепление, тоже пошел в атаку на редут. Бежавшие встретились с наступавшими и столкнулись: путь вперед для смоландских солдат оказался отрезан. Время было примерно полпятого.

Полк из Нерке-Вермланда при этой суматохе раскололся на две части. В то время как первый батальон пошел на штурм, батальон номер два быстро прокрался мимо шанца, обойдя его с востока, чтобы потом присоединиться к группе Левенхаупта.

Первый батальон из Нерке построился в боевой порядок. То же самое сделали 300 солдат из Йончёпингского полка. После этого вместе пошли в атаку. Эта атака тоже была отброшена, ничего не дав, кроме больших потерь шведов. На песчаной земле вокруг редута и во рву под валом уже лежало много убитых и раненых шведских солдат, кто поодиночке, кто друг на друге.