Вайнгорт Ария-Леон Семенович
|
|
Меню:
"Записки архітектора";
Бібліотека |
|
Глава вторая. Война и годы восстановления С первых дней войны в городе был создан "Городской штаб обороны" (возможно, название звучало иначе - за давностью оно стерлось в памяти, и потому в точности его не ручаюсь). Я, как главный архитектор, отвечал в этом штабе за маскировку зданий и улиц. Городской штаб организовывал рытье противотанковых рвов на подступах к городу, занимался противовоздушной обороной, вел эвакуацию людей и материальных ценностей. Наша служба во всю разрисовывала крыши и фасады домов и площади города, чтобы сбить с толку вражеских летчиков и отвести бомбовые удары от наиболее ценных зданий и предприятий. Мы все, члены "штаба" довольно скоро перешли на казарменное положение и ночевали в горисполкоме. В общем, ход событий скоро стал всем ясен и когда немецкие войска перешли Днепр - судьба Полтавы не вызывала сомнений. Вопрос был только в сроке. В один из последних дней еще "нашей" Полтавы я заскочил домой понимая, что скорее всего делаю это в последний раз. Квартира была пуста, потому что семья эвакуировалась и дома все свидетельствовало о быстрых сборах. У меня было несколько минут и бросив последний взгляд на книги - немых свидетелей нашей мирной жизни, я, по безотчетному порыву, схватил и сунул в карман маленького мраморного слоника стоявшего на книжном шкафу. Когда вернулся в горсовет, там шло совещание с командиром части, оборонявшей город. Охрипший, небритый он держался уверенно и уверил нас, что бои на окраинах Полтавы протянутся несколько дней, а потом - будет видно. В зависимости от общего положения на фронтах. Совещание закончилось к ночи и мы, выставив дежурных разошлись спать по кабинетам. А на рассвете дежурному позвонили откуда-то с района Киевского вокзала и сообщили, что немцы входят в город. Связь с воинской частью была потеряна и потому руководство приняло решение загрузить всех в находившиеся у нас в распоряжении грузовики и выехать на окраину в Харьковском направлении. Там, на окраине, мы нагнали какую-то часть и узнали, что Полтава оставлена. С отступавшими частями мы двинулись в сторону Харькова. ...А слоненок вернулся со мной в Полтаву. И потом много лет стоял на письменном столе потертый, с отбитым хоботом - пока его не "заиграли" подросшие дети.
23 сентября сорок третьего года Полтава снова стала "нашей". А в феврале сорок четвертого по вызову Полтавского обкома КП(б)У и я вернулся в числе группы специалистов, которых по одному собирали на фронтах, тыловых заводах и стройках, чтобы восстанавливать освобожденный город. Нас не имевших жилья, поселили в общежитии, громко именовавшимся "Гостиницей горсовета". Это было одно из немногих не разрушенных зданий в центре города - двухэтажный дом на улице Котляревского, номер 2-а. (Позже дом надстроили и в нем размещались разные организации). А тогда, весной сорок четвертого, к общежитию мы добирались дорожками протоптанными среди сплошных развалин. Полтавы не было. Искореженные огнем металлические конструкции, зиявшие пустыми глазницами остатки фасадов, целые части которых украшали надписи: "Мин нет" или более развернутые: "Проверено. Мин не обнаружено". Непролазные горы кирпича и щебня - таким предстал перед нами центр города. Среди руин копошились возвращавшиеся из окрестных сел, выходившие из землянок и подвалов полтавчане, собиравшие "стройматериалы" для обустройства хоть какого-нибудь жилья. Вдруг в разваленном доме появлялись застекленные или забитые досками окна за которыми вечерами мигал свет коптилок. Так возвращалась в город жизнь. В самом начале лета сорок четвертого, среди развалин одного из домов Октябрьской улицы заметил я как-то человека, что-то записывающего в толстую тетрадь. Подошел, оказалось еще довоенный знакомый - научный сотрудник краеведческого музея Н.В. Гавриленко. Известный в городе краевед и орнитолог. Он рассказал мне, что ведет наблюдение за семьей до того крайне редко встречающейся в наших краях птицы - "пустынной каменки". Птицы эти гнездятся, как правило, среди каменных россыпей пустынных степей. И никогда они не жили в городах. А весной сорок четвертого стали гнездиться в Полтавских развалинах. Город превратился в каменную пустыню. Вот и появился в нем "пустынный каменник".
Жизнь возвращалась бурно. В день первого послевоенного традиционного Ленинского субботника над городом летал самолет и разбрасывал листовки. Каким-то чудом одна из них сохранилась в моем архиве. На ней стихи: Клянемось,
що чорні руїни Полтави Немудрящие стихи отражали точно тогдашнее наше настроение. 4 февраля 1944 года вышел специальный выпуск "Зорі Полтавщини" под заголовком "Власними силами відбудуємо рідне місто". Главным стройматериалом был лес. Организовывались специальные бригады полтавчан, которые выезжали для рубки леса. Заработали лесопилки. К концу 1944 года было заготовлено и завезено на стройки города около 5000 кубометров лесоматериалов. В том же сорок четвергом начала работу первая строительная организация. Она называлась трест "Демонтаж". Его главной задачей было добывать из развалин все, что могло сгодиться в дело: сохранившиеся оконные рамы и двери, несгоревшие половые доски, целые кирпичи. Впрочем, шли: в дело и половинки, так называемый, "половняк". Таким был строительный материал сорок четвертого. Под руководством работников треста "Демонтаж" трудились все жители города. Было принято добровольное обязательство: каждому полтавчанину отработать безвозмездно на разработке развалин 20 рабочих дней в году. Мы все помним разные формальные планы и обязательства. Должен сказать, что то обязательство было близко каждому. Держу в руках реликвию: "Памятку участнику восстановления Полтавы". В ней короткие рекомендации о работе в развалинах. Она тогда была у каждого полтавчанина. 96 массовых воскресников прошло в 1944 году. Разработано 48000 кубометров строительного мусора. Собрано, очищено и уложено в штабели 23097 кубометров кирпича. Мы работали не только потому, что хотели выжить. В тот трудный год мы ощущали себя хозяевами, создающими свой город. Надеюсь, молодой читатель простит несвойственную этим запискам патетику. А мои сверстники (теперь уже немногочисленные) меня поймут. Город оживал на глазах. 1 декабря сорок четвертого на углу улиц Ленина и Комсомольской открылся первый книжный магазин. (Теперь того дома нет, но многие еще помнят и дом и магазин в его цокольном этаже). Среди первых книг в нем были 12 тысяч школьных учебников. 10 декабря на Первомайском проспекте заработал молокозавод, где установили три сепаратора. Каждое такое событие было городским праздником.
Несмотря на колоссальные трудности жизни в практически уничтоженном городе - настроение людей было хорошее. Улучшения были заметны ежедневно. Как писал тогда украинский поэт Владимир Сосюра: Все
далі і далі гул кривавий Чтобы показать людям сделанное и ближайшую перспективу, было решено провести в годовщину освобождения города выставку достижений Полтавы и области за 1943-1944 годы. Первая выставка разворачивалась на партере перед монументом Славы в Октябрьском парке. Сценарий, планировку и оформление выставки поручили мне и архитектору Наде Шишкиной. В нашем распоряжении были: жерди, брезентовые плащ-палатки, немного фанеры и картон. Из этих материалов на партере, который расположен от памятника до входа в сторону улицы Куйбышева, мы создали выставочный городок, где были павильоны районов, а так же целевые павильоны: культуры, искусства, народных промыслов. Парадность, карнавальность выставке придали за счет смелого использования в оформлении снопов, веток, цветов и плодов полтавской земли. С тех пор, наверное, мой любимый овощ - тыква, как у нас говорят - кабак. Он ведь, действительно, очень декоративен. Особенно, если крупный с переливами оттенков солнечного цвета на боках. Признаюсь, что даже у себя на даче я выращиваю громадные кабаки с особым удовольствием. За неделю до открытия, мы объехали пригородные хозяйства и уговорили их владельцев привести "полежать" на выставке особенно красивые экземпляры. Год был урожайный. Много уродилось яблок, груш. Их тоже использовали в оформлении. По всей выставке и перед входами в павильоны были устроены спиральные, расширяющиеся к низу горки, сплошь заложенные плодами от мелких яблок вверху до тыкв и арбузов внизу. Золото снопов, нарядное разноцветье огромных тыкв, букеты срезанных полевых цветов и живые цветы, высаженные всюду трестом зеленого строительства, гирлянды из электрических ламп и вечерняя подсветка военными прожекторами. Медь оркестров. Все это великолепие среди круга развалин создавало мощный аккорд надежды, радости, ожидания победы и лучшей жизни. Перед входом в парк постоянно играли оркестры и вечерами устраивались танцы. Получился настоящий народный праздник. Мне на длинном своем веку пришлось немало видеть разных выставок и праздников. Но свидетельствую: более открытого, карнавального, искреннего веселья и более эффектной и сильной по воздействию экспозиции - не знаю. В день открытия выставки возникла только одна проблема - как обеспечить освещение торжественного заседания, проходившего в 3-й школе (в то время там располагался театр имени Гоголя) и не отключать иллюминацию на выставке? Решили проблему таким образом: во время перерывов между номерами праздничного концерта - включать на несколько минут иллюминацию выставки, а когда выключалась иллюминация - зажигались прожектора (питавшиеся от своих аккумуляторов). Получился дополнительный эффект. У меня сохранилась книга отзывов выставки. Она показывает: кто были главные посетители и какое у них было настроение. Вот некоторые записи: "В то, что сделано за год после оккупации, трудно поверить. Полтавщина поднимается. Выставка - образец труда..." Гвардии майор Б. Чаус, гвардии полковник Верменич. "Выставка, прежде всего, заслуживает внимания у бойцов и офицеров Красной Армии. Все отрасли нар. хозяйства показаны в восхитительной красоте. По поручению товарищей выражаю восхищение успехами бойцов тыла на Полтавщино. Лучшим и целебным лекарством (оружием) помощи Красной Армии людьми тыла есть достижения в области труда. Желаем успехов землякам-полтавчанам...". Гвардии старший лейтенант А. Богданов. "Художнє оформлення виставки і реставрація м. Полтави показують патріотизм м. Полтавы. Бажаємо успіхів в Вашій праці. Ст. сержант (подпись неразборчива). Может быть их чаще приглашали сделать запись в книге? Но идут сплошной чередой: ст. Гвардии лейтенант Шкловский, ст. гвардии лейтенант Александров; партизан Отечественной войны Чернявский; капитан Беседан и т.д. и т.д. Нельзя забыть, что война шла еще целых полтора года и многие посетители той выставки уже никогда не смогли побывать на следующих. А выставки стали традиционными. Ежегодно для них расчищали от руин тот или иной квартал и выстраивали выставочный городок. Своя хитрость была в этом деле. После каждой выставки город обогащался приведенной в порядок площадью. Многие остались до сих пор: Театральная, у здания обкома и т.д. Архитекторы проверяли масштаб будущей застройки. Но искренняя радость постепенно сменялась казенным оптимизмом. Потом, в конце пятидесятых, закончились и сами выставки.
Неожиданное свидетельство организованного оккупантами мародерства я получил вместе с квартирой "выделенной" мне горсоветом весной сорок четвертого, когда вернулась в Полтаву семья. Дело в том. что в двухкомнатной квартире по улице Комсомольской (где одна из стен коридора висела над воронкой от авиабомбы, но комнаты были в порядке) "при немцах" находилось домоуправление. Когда я впервые попал в квартиру - весь пол в ней был усыпан какими-то квитанциями и рваными учетными книгами. В углу стоял запертый двухстворчатый сейф. Перед нашим вселением сейф увезли. Бумаги, как не представлявшие ценности, выбросили. До сих пор каюсь, что сам их не посмотрел. Потому что. когда уже вселились, нашел застрявшие за дверью три скрепленных документа. Они и сейчас лежат передо мною. Первый со штампом "Полтавський житловий відділ при Міській управі" від "20 лютого 1942 р. № 250". Адресовано: "До керуючого Будинкоуправління № 18. п. Каюну" (кажется, так звучит неразборчиво вписанная в типовой бланк письма фамилия). Текст: "Житловий відділ просить Вас сьогодні 20.ІІ.42 р. віднести на квартиру пані Тірель м'яке крісло, що стоїть у Вас в конторі Б.-Управління". Подпись: "Керівник житлового відділу (Юсин)". Напечатанная на половинке листа бумага украшена какими-то регистрационными пометками и размашистой карандашной резолюцией: "Распорядись". А на обороте такая запись: "Дворянская ул. № 18, кв. (вроде - 4) Тирель. Согласно распоряжению сего сдал мягкое кресло 1 шт.". И подпись. Внизу - "Принял" и подпись карандашом. Кресло, очевидно, завершало меблировку квартиры "пани Тирель". Потому что к тому же листочку был приколот другой, написанный от руки и датированный 02.ХІ.41 года: "Управбудинками д/у № 18. Прошу негайно передати пані Тірель Ф.М. низче визначені речі (мебель): діван - 1 шт.; буфет - 1 шт., шкаф кухонный - 1 шт., кресла - 2 шт.; люстра (арматура) - 1 шт.". Наконец, третий документ на четвертушке тетрадного листа. "Расписка № 2. Выдано согласно приказания головы горжилуправления Л. Тирел 18 д/у такі речі... Выдано мною: кресла - 2 шт., шифонеров - 2 шт., посудный шкаф - 1. Настольну лампу - 1. Кварт. Тирел принято без подписи. 18 д/у. Смотреть на обороте". А на обороте: "Сдал вещи (подпись)" и чье-то свидетельство: "Речі передані дійсно (подпись)". Такие вот три служебных документа по одной квартире на "Дворянской". За ними трагедии семей, откуда брались домоуправлением вещи. Очевидно, ворох выброшенных бумаг был о том же. Об упорядоченном и благословенном новой властью мародерстве. Самое удивительное, что расписки о меблировке квартиры пани Тирель я куда-то спрятал в далеком сорок четвертом и не мог найти почти тридцать лет. Они обнаружились среди старых негативов при подготовке моей персональной выставки в восемьдесят втором году. Когда уже поздно было пытаться выяснить, кто такая Тирель, откуда взялась ее мебель, и ни к чему, наверное. В этой книге я впервые публикую эту фамилию и переписку о полученной ею мебели. Сейчас думаю, это никого не заденет. Вообще, квартира моя на Комсомольской оказалась "значащая". Она находится в доме, когда-то принадлежавшему губернскому церковному архитектору. Сейчас описываю за столом в своем домашнем кабинете историю с расписками - а Бог знает какие тени витают у меня за левым плечом? Такими расписками, наверное, подтверждалась и раздача моей мебели, библиотеки... Но мы никогда ничего не искали. Кто тогда думал об этом дрязге? Мы выжили. Вернулись. Иная мера ценностей была. Дома у меня висит натюрморт, подаренный мне до войны полтавским художником Розебаумом. Его сохранили соседи по нашей довоенной квартире. Держу эту работу на видном месте в память о прекрасном человеке и художнике, которого расстреляли гитлеровцы вместе с тысячами других полтавчан, чьи вещи с дотошной аккуратностью делил "житловий відділ при міській управі".
По всей стране отгремели залпы салютов и ликования в связи с Великой Победой в Отечественной войне. У полтавских руководителей возникла идея соорудить памятник Победы. Соответствующее задание выдал мне и моему коллеге - архитектору Н.Е. Онищенко председатель горисполкома С. И. Бондаренко. Он был лаконичен: - Памятник установить на Красной площади на месте существующей колокольни бывшего собора. Если сможете, используйте колокольню как пьедестал. На нем установим конную скульптуру Сталина. Увидев наши удивленные лица, мэр обосновал идею: - Ведь в гражданскую он вместе с Буденным руководил Красной Армией. Так что можно на коне. Мои сомнения по поводу отсутствия ассигнований и постановления правительства Бондаренко отметил сходу. - Действуйте, товарищ Вайнгорт, организуйте разработку проекта, привлекайте всех, кого необходимо. Но тут не выдержал коллега Онищенко. - Никого не надо привлекать! Я сам берусь за неделю разработать эскизное предложение памятника. Его можно было понять. Такой заказ... Мечта архитектора! Надо отдать должное таланту импульсивного увлекающегося Николая Ефимовича: через пять дней он уже показал мне прекрасно выполненную перспективу задуманного монумента. Задание было выполнено буквально: предусматривалось убрать верхний ярус колокольни, а остальную часть забетонировать изнутри, превратив в пирамидальный пьедестал, на котором была бы установлена скульптурная композиция сидящего на могучем коне Сталина. Мои осторожные замечания о несоразмерности фигуры и постамента и сомнения в целесообразности разрушения колокольни Онищенко и слушать не хотел. Его, что называется, несло. А более резко выступить против памятника Сталину в то время... Создалась безвыходная ситуация: осталось два дня до назначенного срока предоставления проекта, а Николай Ефимович меня не слушает, отказывается что-либо переделывать. Альтернативы нет, а будешь возражать против памятника - голову снимут. Пришлось показывать проект без изменений. Он был одобрен руководством, однако, дальнейшую разработку и реализацию оттеснили текущие проблемы: приближалась зима в разрушенном городе было нечем топить. Тут как раз приехал корреспондент "Правды Украины" и председатель горсовета решил похвастаться проектом монумента: - Подобно Святому Владимиру в Киеве будет стоять наш вождь в Полтаве. А когда построим фуникулер вниз, на Подол, представляете, какой будет эффект?! Каждого приезжающего в наш город будет встречать конная статуя Сталина! Корреспондент городского голову выслушал молча, только поблагодарил за показанный проект. Прошла сессия горсовета а вскоре вместо официального отчета о ней в "Правде Украины" появился хлесткий фельетон о полтавских фантазерах - председателе горсовета и обо мне - чудаках, занимающихся маниловскими проектами, в то время когда на носу зима и город нечем топить. Впрочем, конкретно о памятнике в фельетоне не говорилось и фамилия Сталина не называлась. После фельетона мне было приказано прекратить дальнейшую разработку памятника. Отложим до лучших времен, - вздохнул председатель. Так колокольня была спасена от уничтожения. А вот куда подевался эскизный проект памятника из кабинета председателя горисполкома - никому не ведомо.
Первым из архитектурного ансамбля зданий Круглой площади был восстановлен и реконструирован дом Дворянского собрания. Работы производились строительным трестом ОСМУ-306, которым руководил Федор Иванович Богачев. В один из сентябрьских дней 1946-го года я оказался "на объекте" - наблюдал за разборкой подвала. И как раз в тот день, работавшая здесь бригада пленных немцев раскопала погреб, а в нем два ящика с квадратными бутылками сливянки с клеймами изготовления 1912-года в имении Кочубея. Богачев, имевший неистребимое влечение к спиртному, тут же предложил отметить находку. Решительно отказавшись, я предложил отправить находку в лабораторию облсанэпидемстанции для проверки и уехал. Богачев погрузил бутылки в автомобиль и повез к себе домой, пригласив для компании пленного немецкого офицера. На следующий день поползли слухи, что управляющий ОСМУ-306 пьянствовал с пленными фашистами. Это стало достоянием руководящих партийных органов. В результате проведенного следствия слухи подтвердились. Богачев был исключен из партии и освобожден от должности управляющего трестом. Я же отделался выговором за то, что не сумел его удержать. Через неделю я "попался" на второй находке. При отделке фасадов пленные обнаружили в центре фронтона старинный лепной герб Полтавы, который я с ними тут же начал расчищать. Об этом стало известно в горкоме партии. Там придали почему-то особое политическое значение этому факту и вскоре я схлопотал второй выговор за реставрацию царских гербов и символов в Полтаве. Однако, правдами и неправдами, удалось герб уберечь от уничтожения. И до сих пор он украшает на главном фасаде треугольный фронтон над колоннадой кинотеатра имени Котляревского.
В первые послевоенные годы при карточной системе снабжения каждый старался обзавестись какой-нибудь живностью. Но не у всех были для этого соответствующие условия, особенно в многоэтажных домах. Но, как говорится, голь на выдумки хитра. Однажды председатель горисполкома Михаил Васильевич Векленко поручил мне лично разобраться в жалобе жителей дома № 23 по улице Октябрьской о том, что живущая на третьем этаже семья держит свинью на балконе и грязь протекает на нижний этаж. При проверке факт подтвердился, но, весьма неожиданным оказалось то, что выкармливали свинью известная заслуженная артистка Полтавского театра Селецкая и ее муж, главный режиссер театра, Ефименко. Их оштрафовать было как-то неудобно, но и жалобу игнорировать было нельзя. По совету председателя горисполкома, Селецкой было предложено оборудовать на балконе сплошной металлический ящик в виде огромной ванны, устроить на дне подвижный поддон для удаления отходов, и таким образом додержать свинью до Октябрьских праздников. Жалобщикам ответили, что соответствующие меры по соблюдению санитарии приняты. На Октябрьские праздники в знак благодарности Селецкая пригласила меня и мэра в гости на окорок из свиньи, выкормленной на балконе.
В один из октябрьских дней 1947 года в мой рабочий кабинет по Советской улице вошел без предупреждения капитан КГБ и в резком тоне приказал: - Одевайтесь, товарищ архитектор. Внизу Вас ждет машина. Поедем со мной. От неожиданности и такого приглашения я испуганно вздрогнул, робко встал и попросил: - Одну минутку, мне нужно позвонить. На что последовало: - Поторопитесь, никуда не звоните. Вас ожидает автомашина. У меня мелькнуло: почему торопят, куда ехать в сопровождении капитана КГБ? На ватных ногах я подошел покорно к вешалке, одел свое поношенное пальто и осторожно спустился по скрипучей лестнице. У парадных дверей стояла "Победа". Шедший рядом капитан, опередив меня, торопливо открыл переднюю дверцу, жестом предложил садиться рядом с шофером, который держал автомашину "под парами", не выключив мотор. Капитан уселся на заднее сидение, тронул водителя за плечо и тот, развернув машину, поехал по Советской, в направлении Октябрьского парка, а затем по кругу, минуя здание бывшего Кадетского корпуса, повернул направо на Октябрьскую улицу. Так и есть, подумал я, едем к зданию КГБ. А вот и оно. Тут маячит толпа людей. Значит везут меня туда. Зачем? Не потому ли, что повздорил с заместителем начальника КГБ по поводу завершения башенок при восстановлении этого своеобразного по архитектуре здания? Я упорствовал: завершить башенки надо вырезанными из толстой жести петушками, как это было прежде. Заместитель настаивал на пятиконечных звездах. Так и сделали вопреки моим требованиям... - Нет, - думаю, за это не арестуют. - Возникает новая версия. А может быть сюда свозят весь состав горисполкома и потому без каких-либо объяснений взяли меня? Ведь этот 1947 год во многом сходен с репрессиями 1937-го... Машина затормозила резко. Сопровождающий меня капитан выскакивает, открывает переднюю дверцу и теперь уже вежливо приглашает меня выйти. Осторожно выхожу, растерянно оглядываюсь. Передо мной секретарь обкома КП(б)У Василий Сергеевич Марков, рядом с ним Никита Сергеевич Хрущев. Их окружают члены бюро обкома и горкома партии, горисполкома. Марков представляет меня Хрущеву: - Вот - наш главный архитектор - Лев Семенович Вайнгорт. Он подробно расскажет об этом здании. Оказывается, что при знакомстве с Полтавой высокого гостя привлекла архитектура здания, и поэтому спешно послали за мной капитана, который меня так неуклюже доставил. Я ошарашен. Немного путано рассказываю Никите Сергеевичу о том, что это здание было построено в 1907 году для русского земельного банка по проекту киевского архитектора Кобелева. Фасады стилизованы под формы русской архитектуры XVIII - XVIII веков с применением декора в цветной керамике и пластических бетонных деталей. Стены фасадов облицованы темно-красным "кабанчиком". Такая архитектура как бы противопоставлялась формам украинского модерна, в которых было сооружено в 1903-1908 годах здание земства на Петровской площади (ныне краеведческий музей). Отвечая на вопросы Хрущева об архитекторе - авторе здания, из-за своего все еще шокового состояния путаю подлинного автора сооружения Кобелева с автором проекта его восстановления своим сверстником архитектором Н.Е. Онищенко. Из этой неловкой ситуации выручает стоявшая рядом второй секретарь обкома КП(б)У Е.И. Шовкопляс. Она торопит ехать дальше и приглашает меня сесть в ее автомобиль. Вся кавалькада машин с начальством, сопровождающая Хрущева, трогается и едет в направлении Петровской площади. Я, сконфуженный и взволнованный, рассказываю Е. Й. Шовкопляс как бестактно, вроде арестованного, доставили меня к зданию КГБ. Очередная остановка у сожженного краеведческого музея. Печальная картина! Меня уже не просят давать объяснения. Рассказывает М.С. Марков о том, как фашисты сожгли уникальное здание и бросили в огонь группу невинных граждан Полтавы, пытавшихся его спасти. Затем Хрущев, обернувшись к расположенному перед музеем памятнику Шевченко, просит меня разъяснить, в каком стиле выполнен памятник? Отвечаю: - В стиле конструктивизма, из железобетона. И рассказываю, что в 1925-1926 годах скульптор Иван Кавалеридзе создал эту композицию в виде скалистого кургана, из которого вырастает могучая фигура Кобзаря. Никита Сергеевич замечает, что это стиль футуризма. Я пытаюсь разъяснить, что футуризм 20-х годов относится к поэзии. Адекватный стиль в архитектуре - конструктивизм. Хрущев обращает внимание всех, как фашисты изуродовали фигуру Шевченко и весь памятник, а затем говорит: - Этот памятник непонятен народу. Его не следует реставрировать, а оставить как памятник фашистского вандализма. И далее подчеркивает: - Батько украинского народа заслужил, чтобы в Полтаве ему был поставлен новый памятник из бронзы, например такой, как в Киеве. И, обращаясь ко мне: - Вы подумайте, товарищ архитектор, подберите место для нового памятника, подготовьте условия конкурса на создание памятника Шевченко в Полтаве! А мы подскажем правительству, чтобы вам в этом помогли. - Кто-то сует мне записную книжку и карандаш. Я спешно записываю указания. Все одобрительно восклицают: "Правильно, Никита Сергеевич! Следует создать в Полтаве новый, хороший бронзовый памятник Шевченко!" Но до нового памятника дело не дошло, однако, памятуя указание Первого Секретаря, местное начальство долго не разрешало привести в порядок полуразрушенный памятник Шевченко. Полтавчане помнят, наверное, что даже лет через десять после войны, верхняя часть памятника была разбита. Вместо руки торчал обнаженный арматурный стержень. Повреждена была голова монумента. Только в конце пятидесятых, когда сменились не только секретари обкома, но даже инструктора, один из новых руководителей устроил разнос городским властям за поврежденный памятник.
Среди многих обязанностей управления главного архитектора была выдача разрешений на расстановку киосков и тележек для продажи газированной воды. Тележка представляла собой довольно крупный ящик на колесах, сверху на котором монтировались цилиндры для разливки сиропа и устройства для мытья стаканов. Обходя город перед Первомайскими праздниками я решил убрать такую тележку с угла улиц Октябрьской и Ленинградской. Очень уж много грязи вокруг образовывалось. Сделал соответствующее предписание. Прошло некоторое время и после майских праздников я снова попал на злополучный угол. Техника по-прежнему работала, а лужа возле нее разрасталась и превратилась в маленькое болото. Вызвал инспектора. А он говорит, что молодуха, которая продает воду, смеется над нашими предписаниями. - Чхала - говорит она, - я на ваши решения. Передай своему архитектору, что никуда мой пункт не уберут. Видала я таких начальников. И действительно. Через несколько дней я получил указание из горсовета оставить в покое эту торговую точку, потому что "население ближайших домов того просит". А спустя еще несколько дней встретил случайно заведующего хозяйством горсовета. Он и объяснил действительную причину жажды "широких трудящихся масс" в этом районе. - Пойми, - рассказал мне завхоз - в начале каждой недели я передаю этой тележке литр спирта. Хозяйка знает клиентов, которым надо доливать в воду не сироп, а спирт. Мы их с ней зовем "диабетчиками". Место удобное. Рядом стадион и дома, где начальство живет. Оставь ты их в покое. А чтобы вода не текла в лужу - я распорядился: послал сантехника. Кран отремонтируют.
В Полтаву приехала группа разработчиков генерального плана реконструкции города. После напряженного обсуждения вместе с секретарем горкома партии мы пошли ужинать в недавно открывшийся, первый в центре города ресторан. Он находился на углу улиц Гоголя и Ленина (сейчас там столовая). Отдельного помещения "для начальства" в ресторане не было. Потому секретарь горкома распорядился накрыть стол в кабинете директора. Но ресторан - не завод. Кабинет директора находился в конце коридора и попасть в него можно было только пройдя через все служебные помещения, мимо поваров, официанток, раздачи и т.п. Гуськом, под заинтересованными взглядами всех работников ресторана мы проделали этот путь. На следующий день недостаток нового ресторана активно обсуждался в городских верхах. Недосмотр проектировщиков решили устранить. С улицы Гоголя устроили отдельный вход в небольшую комнату рядом с кабинетом директора. Но популярности это помещение почему-то не получило. Высокое начальство ходить туда не любило. Мы с директором ресторана добрым моим знакомым, решили, что всему виной Николай Васильевич Гоголь. Он сидит напротив с раскрытой записной книжкой и карандашом в руках. Неровен час заметит и запишет. А потом... Как говорил городничий: "... в комедию тебя вставит. Чина и звания не пощадит". То был момент, когда начиналась кампания против чинодралства местной знати. В театрах шла перефразировка гоголевского "Ревизора", сделанная Сергеем Михалковым и называвшаяся "Раки", а с самой высокой трибуны гремело: "Гоголи и Щедрины нам нужны". Правда, суть происходящего довольно быстро дошла до народа и высказывание насчет Гоголей и Щедриных комментировалось в известном тогда анекдоте. - Нужны такие Гоголи, чтобы нас не трогали.
В конце сороковых в Полтаве практиковались встречи работников горисполкома и горкома КП(б)У с рабочими коллективами. Однажды, во время встречи на паровозоремонтном заводе первого секретаря горкома партии А.И. Селищева спросили, почему в городе перебои со сливочным маслом и сахаром. В ответ Селищев попросил всех, кому не хватает этих продуктов, поднять руку: их запишут для командировки на работы в угольные шахты Донбасса, над которыми шефствует Полтава. Свое предложение Селищев пояснил так: - Кому из присутствующих не хватает сахара, масла и других продуктов - пусть едут на Донбасс: там все есть для тех, кто добывает уголек. А кто не желает ехать, тому советую пить полтавскую воду. Она целебна и очень полезна. В ней все есть: и сахар, и магний, и железо, и даже следы масла. В подтверждение достал из кармана бумажку с анализом водопроводной воды. - Если сложить все эти миллиграммы элементов, то окажется, что в ведре воды в достаточном количестве содержатся и сахар, и масло, и все прочее. Так что: "пейте полтавскую воду ведрами!"
В 1948 году, когда председателем горисполкома был Михаил Васильевич Векленко, довелось мне организовывать одну важную и необычную международную акцию - прием генерального директора международной организации ЮНРА господина Ла Гардия. По присланному из МИД протоколу приема важного гостя, необходимо было днем знакомить его с городом, а в заключение устроить на квартире мэра прощальный ужин. Сразу навалились проблемы. Почему-то особой заботой стали головные уборы. Для председателя и его заместителей, оказалось, необходимы шляпы, а не картузы и кепки. Выяснилось, что в городе носят шляпы считанные лица. На учет была взята моя зеленоватая шляпа, которая предназначалась для первого зама председателя горисполкома - Пупцова Н.Д. Лишенный шляпы, одетый в кепку, я при встрече Ла Гардия был переведен в разряд окружающей толпы, а потому, при знакомстве его с городом, обязанности гида осуществлял сам мэр Полтавы, которому я подготовил все необходимые справки. Но главной проблемой явилась организация приема на квартире мэра. Во-первых, квартира М. Б. Векленко на улице Ватутина была мала и невзрачна. Во-вторых, какой посудой сервировать стол и какие яства подавать? После обсуждения и консультаций с Киевом, организацию приема высокого гостя и его сына решили устроить в недавно оборудованном домике обкома КП(б) Украины для "большого начальства" в Кирпичном переулке. Представив его домом, где проживает мэр города. Для этого сюда были привезены пианино и столик с квартиры Векленко, а также портреты его жены и домочадцев. Что касается сервировки стола и ассортимента блюд, было принято предложение "хозяина", то бишь мэра Михаила Васильевича угощать украинскими блюдами в опошнянской керамической посуде с деревянными ложками. За два дня все было сделано: оборудована "квартира мэра", завезена опошнянская посуда и продукты для украинского борща, галушек, крученикив... Прием и ужин в назначенный вечер шел ладно. Гости были довольны. Особенно сын Ла Гардия, активно работавший расписной деревянной ложкой и вытягивавший из расписных керамических тарелок вареники. Обрадовался он и подарку - опошнянской посуде и керамическим свистулькам. Но к концу ужина случился конфуз. Когда подавали на стол сладкие блюда Ла Гардия - глядя на висевший над пианино портрет жены мэра поинтересовался, почему нет за столом хозяйки дома? На что ему пространно отвечал мэр, что-де он сам обеспокоен ее отсутствием. Дело, мол. в том, что супруга - ужасный меломан: еще вчера укатила в Харьков послушать оперу и вот задерживается из-за непогоды. Но из Харькова уже звонили и на минутах супруга должна приехать. Во время этого необычного дипломатического раута произошел и более серьезный, так сказать, "политический" казус, из которого искусно выкрутился Векленко. Ла Гардия в знак благодарности и в память о своем визите в конце приема объявил, что решил подарить жителям города в качестве духовной пищи библиотеку из 150 тысяч томов, на что наш мэр - Михаил Васильевич, приложив правую руку к сердцу и с низким поклоном, ответил словами благодарности за столь щедрый подарок, а затем сделал глубокомысленную паузу, взглянул в дальний угол комнаты, где стоял высокий плечистый "репортер" из Киева и продолжил: "Господин Ла Гардия! Вы, знакомясь с нашим городом, видели пепелища и развалины, которые с большими усилиями мы восстанавливаем. Куда же мы денем эти 150 тысяч книг? Нам необходимо для их хранения сначала возвести здание библиотеки, а потому, с благодарностью принимая Ваш дар, просим повременить с его передачей до того времени, как мы построим библиотеку." Присутствующие, естественно, аплодировали, но вопрошающе переглядывались между собой - мол - зачем так долго откладывать с получением "духовной пищи"? И только на следующий день хитрый мэр растолковал нам, простакам, что к чему. - Не зря я в прошлом чекист - рассуждал Михаил Васильевич, - сразу сообразил, какие книжечки подарит нам директор ЮНРА. А как глянул на "сопровождающего", то понял, что сообразил правильно. Вот и пришлось выкручиваться, чтобы вежливо отказаться от идеологически опасного подарка. Понял ли мэрский кунштюк Ла Гардия - неизвестно. Мы между собой с сомнением отнеслись к решению мэра. Я был уверен, что он зря перестраховался. Но оказался прав Михаил Васильевич, а не мы. Его трюк с "библиотекой" был высоко оценен Киевскими властями, как и вообще дипломатические способности, проявленные во время визита высокого гостя. Довольно скоро Михаил Васильевич пошел на повышение. Его назначили заместителем управляющего делами Совета Министров Украины. И в его функции как раз входила организация приемов высоких гостей. Так Полтава лишилась возможности получить библиотеку, сменился председатель горсовета, а моя старая велюровая шляпа побывала на руководящей голове.
Такая проблема возникла неожиданно, когда перед зданием вновь созданного государственного музея истории Полтавской битвы мы готовились осенью 1950 года завершить сооружение памятника Петру I. Уже стоял изготовленный в Киевских мастерских "Строймонумента" гранитный постамент (проектировал его архитектор Вероцкий Д.С.), уже лежала рядом с ним скульптура, как вдруг меня вызвали в отдел пропаганды и агитации обкома КП(б)У, где один из инструкторов (не запомнил его фамилии) учинил мне буквально, допрос - Что это вы, товарищ Вайнгорт, затеяли царю памятник ставить? И распорядился - Все работы остановить! - Мои объяснения, что проект утвержден во всех инстанциях, в том числе в Министерстве культуры и Госстрое Украины и что до открытия музея осталось два дня, и что невозможно оставить перед музеем пустой постамент - не были приняты. - Отдел пропаганды сделал запрос в ЦК КП(б) Украины и, пока оттуда не дадут "добро" на установку статуи Петра, мы ничего делать не вправе и не будем - заявил инструктор. Удрученный таким поворотом дела я "прорвался" к первому секретарю обкома Марку Сидоровичу Спиваку, который только за день до того интересовался у меня, как идут дела с музеем и памятником. Выслушав меня "Первый" сразу велел секретарю набрать по телефону отдел пропаганды ЦК. А потом, подумав, отменил звонок и сказал мне: - Поскольку из ЦК КП(б) Украины до сих пор никаких распоряжений насчет памятника нет - Вам следует упредить события. Организуйте работы сегодня ночью и сделайте так, что бы утром Петр стоял на пьедестале. Сами постарайтесь на пару дней захворать. Поняли? - многозначительно закончил он. Попал я к нему в конце дня. На стройке уже все разошлись. Но Марк Сидорович велел дать в мое распоряжение две машины и я начал действовать. Одну машину отправил за продуктами и "могарычом" для рабочих. В другой поехал поднимать по тревоге бригаду, которой ночью предстояло установить скульптуру. Точнее, две бригады: гранитчиков и такелажников. Ребятам я объяснил, что утром приедет важная делегация и потому надо за ночь завершить все работы по памятнику. Поворчав, они согласились на ночной аврал. За "могарыч" и двойную оплату, обещали поработать ударно и все к утру закончить. К середине ночи под "Взяли, еще раз взяли", двухметровая фигура была водружена на пьедестал. К семи утра все было закончено. Ребята сели отмечать успех, а я заехал домой, предупредил жену и поехал "болеть" к своей матери (которая жила на улице Карла Либкнехта). На открытии музея я не был и в течение месяца старался в обкоме не появляться. В газетах об открытии музея сообщили, а на счет памятника - ни звука. Спустя месяц в Полтаву приехал Секретарь ЦК КП(б) Украины по идеологии Назаренко. Я, как обычно, был в свите, сопровождавшей его по городу. Когда кавалькада машин направилась к Полю Полтавской битвы - сердце заныло: - Что будет возле памятника? Подъехали. Марк Сидорович Спивак остановил машины метрах в двухстах от музея и предложил осмотреть Братскую могилу русских воинов, проделанное благоустройство территории и потом - музей. Гостю все понравилось. А когда подошли к музею, Назаренко воскликнул: - Як гарно, що Петро Перший тут! Все пошли в музей, а наш "Первый" отстал, дождался меня, пожал руку и заговорщицки подмигнул, кивнув в сторону памятника. Когда прощались, он снова подошел ко мне - ну, видите, товарищ главный архитектор: - Наша взяла! - Вообще, с фигурой Петра I, которая и сейчас стоит перед музеем истории Полтавской битвы, связана целая история. Скульптура, где Петр изображен в полный рост в мундире офицера Преображенского полка, была изваяна к 75-летию Полтавского кадетского корпуса в 1915 году в Петербурге скульптором А.Г. Адамсоном. Этот, известный в ту пору скульптор, сделал немало памятников в разных городах России. Скульптура, отлитая в Петербурге, была привезена в Полтаву и установлена в том же 1915 году на небольшом фигурном подиуме в вестибюле Кадетского училища (сейчас - военное училище на Круглой площади). В 1941 году фигуру сняли и перевезли в Полтавский краеведческий музей для отправки с фондами музея на Восток, в эвакуацию. Но, по какой-то причине, увезена она не была и осталась лежать во дворе музея. В период оккупации музейный сторож, который работал и дворником, засыпал скульптуру палыми листьями и хворостом. Так, незамеченная новыми хозяевами, она и сохранилась до освобождения Полтавы. В 1944 году работники музея установили скульптуру Петра во дворе на низком кирпичном постаменте. Когда в 1946 году было принято постановление Правительства о праздновании в 1949 году 240-летия Полтавской битвы, туда включили пункт о реставрации памятников и о создании музея истории на поле битвы. В наших городских мероприятиях по выполнению Постановления был пункт и об установке скульптуры Петра I перед зданием музея. Как мы его выполнили - я уже рассказал. Интересно, что спустя почти 20 лет мне пришлось быть в Таллине и в Национальном художественном музее я увидел макет памятника Петру I, выполненный Адамсоном. Оказалось, что сотрудники музея не знали о реализации его проекта в бронзе. По их просьбе я выслал фотографии памятника и в ответ получил высокую оценку эстонских искусствоведов сделанного нами пьедестала и памятника в целом.
Как был установлен и снят памятник Сталину Когда в 1951 году на площади Дзержинского шли к завершению работы по устройству очередной выставки достижений народного хозяйства Полтавщины (традиционно устраиваемых в годовщину освобождения Полтавы от фашистской оккупации 23 сентября), - последовало указание установить на ней скульптуру Сталина. Времени было в обрез. Возникли проблемы: где приобрести срочно скульптуру? Какой должен быть пьедестал для нее? Как будет выглядеть после разборки павильонов выставки на огромной пустынной площади одиноко стоящая скульптура? Для решения этих проблем было созвано специальное совещание выставочного комитета, на котором заместитель председателя горисполкома П.Ф. Калашников предложил ехать в город Харьков, где изготавливают в мастерских художественного фонда массовым тиражом бетонные скульптуры Сталина. Предложение было принято и через двое суток реализовано - привезли из Харькова скульптуру Сталина во весь рост, высотой более трех метров. Поскольку до открытия выставки оставалось меньше недели и невозможно было устанавливать основательный бетонный или гранитный пьедестал - решили устроить временный из бревен обшитых досками, которые поверху оштукатурить и набрызгать цементом. Отделать, так сказать, под бетонное основание. Инженером облпроекта В.Я. Маценко были сделаны расчеты и разработаны чертежи временного пьедестала из деревянных конструкций. За сутки до открытия выставки пьедестал был готов и на нем к вечеру была водружена фигура Сталина. Так в центре выставки встал памятник вождю народов, который вечерами подсвечивался прожекторами. Начальство было довольно. Но прошел год и обнаружилось, что пьедестал дал крен и полтавский Сталин стоит подобно Пизанской башне. Заволновались не только партийные органы, но и областное управление государственной безопасности. От авторов пьедестала (то есть от меня и инженера В.Я. Маценко) требовали объяснений. Всякие пояснения, что пьедестал был устроен наспех из бревен, что делался он временным на срок работы выставки и что, вероятно, какое-то из 12 бревен подгнило, а потому пьедестал дал незначительный крен - никем не принималось во внимание. Более того, нас упрекали во всех тяжких грехах с политическим душком. В задаваемых вопросах все чаще звучало: "А зачем это вы устраивали такой ненадежный и временный пьедестал памятника И.В. Сталину?" Надо было срочно искать выход из положения и сооружать "по ударному" новый, более долговечный и надежный пьедестал под фигуру Вождя. Мучаясь раздумьями об этом в один из августовских вечеров 1952 года я набрел на вырытые траншеи, вдоль которых лежали подготовленные к укладке большие железобетонные канализационные кольца. И тут меня осенило. Ведь из них можно устроить пьедестал памятника! На следующее утро после консультации с Маценко решено было из трех-четырех канализационных колец устроить опалубку пьедестала под фигуру Сталина, Но так как времени снова было в обрез и дело это "деликатное", мы решили о своем решении не распространяться. Доложили начальству только суть предложения, - мол, надо сооружать вокруг памятника высокий забор, выделить 4-5 рабочих и за 3-4 дня будет сделан новый железобетонный пьедестал. На это дали добро и под нашим наблюдением дело было сделано - установили скульптуру Сталина на новый пьедестал из канализационных колец, которые вместо бетона были засыпаны песком, а по поверхности, заделав швы цементом, отделали "под набрызг" цементным раствором. Мало кто заметил, что из 12-гранного пьедестал стал круглым. Вокруг были высажены поздние осенние астры. В общем, как так и было... Успешно прошла очередная выставка 1952 года. Вокруг площади высадили осенью липы, а у памятника - саженцы цветущих кустарников. Стало в Полтаве одним памятником больше. Но после XX съезда партии, когда был разоблачен "культ личности", встала в 1956 году задача - убрать памятник Сталину. На совещании в горсовете решили его взорвать. Для этой цели было созвано еще одно совещание из специалистов, где был утвержден детальный план действий, состав и численность команды саперов-подрывников и даже решено как их кормить из полевой кухни с непременным "могарычем" для скорости. Время взрыва - за полночь, чтобы утром ничего не было. Вокруг площади должно было стоять милицейское оцепление. Было также принято предложение руководителя подрывников, чтобы в окружающих домах в целях предосторожности от взрывной волны были оклеены бумажными лентами все окна, как это делали в годы Великой Отечественной войны. Естественно, я присутствовал на этом совещании и сдерживал себя чтобы не сказать: "Не к чему все это, пьедестал не железобетонный, а из канализационных колец, засыпанных песком. А фигура составлена из четырех частей, которые легко демонтируются". Сработал страх недавнего прошлого. А ну, как начнут выяснять - Почему памятник на кольцах от канализации? Как это выглядит с политической позиции? По окончании совещания я подошел к начальнику управления благоустройством В.И. Губачеву, которому было поручено командовать всей акцией ликвидации памятника Сталину и пригласил прогуляться к памятнику, якобы для того, чтобы обсудить план работ по благоустройству всей площади. По дороге, после данного мне Губачевым обещания, что разговор наш останется в тайне - я ему сказал: - Не нужна тебе команда подрывников и нет нужды ничего взрывать. Он стоит на пьедестале из канализационных колец, засыпанных песком. Когда мы подошли к памятнику, предложил ему содрать штукатурку и по обнаружившемуся шву поскоблить. Перочинным ножом Губачев расковырял шов. Оттуда посыпался песок. Я начертил на листке из блокнота примерную схему стыков четырех частей скульптуры и швов на пьедестале и сказал: - Возьми все, что дают для полевой кухни с "могарычем". Подбери бригаду надежных ребят и до рассвета без шума и треска вы аккуратно по этой схеме демонтируйте памятник. На следующий день в полдень вошел ко мне в кабинет улыбающийся Губачев чтобы сказать: - "Благодарю, Лев Семенович. Все в порядке. По вашей схеме мы быстро все демонтировали. Надо это дело "отметить" из запасов "могарыча". Так тихо и без шума закончилась эпоха. Но в промежутке от установки памятника до его демонтажа произошла со мной одна странная история, в которой отразилось то сложное и неоднозначное время.
|
