В. Чазова, М. Спарбер
Чтобы помнили

19 декабря 2010 года исполнилось 170 лет со дня основания Петровского Полтавского кадетского корпуса.

Все выпускники в новой версии сайта.

 

Меню: Чтобы помнили; Бібліотека
 Версія для друку   На головну

Он остался с театром навсегда (памяти Якова Орлова)

(108)

М. Спарбер

ПОЭТ С МОЛОДЫМ СЕРДЦЕМ

(памяти Леонида Первомайского)

Вірш починається не з великої літери,
А з великого болю, якого й не зміриш.

(Л. Первомайський)

Истина старая, как мир: человека помнят, о нём чаще всего судят по тем деяниям, которые удалось свершить ему при жизни. В бесконечном ряду ушедших есть люди, о которых помнят и тогда, когда о других меркнет память. Помнят поэтов и писателей, людей многогранно талантливых.

В украинской советской поэзии имя Леонида Первомайского стоит рядом с именами самых выдающихся её творцов, его имя - в созвездии наиболее известных поэтических имён всей многонациональной литературы. Кто он, откуда вошёл в большую литературу?

Леонид Соломонович Первомайский (Илья Шлёмович Гуревич) родился 17 мая 1908 года в семье ремесленника-политурщика. Было это в небольшом местечке Константиноград (сейчас Красноград) на Полтавщине, где и прошли его детские годы.

В одной комнате жили вшестером, и кроватью мальчику служила доска, на которой днём мать гладила белье. Всё же детства без радости не бывает. Были развлечения и дружба с такими же полуголодными ровесниками "на улице". На всю жизнь запомнил он свою родину, которая дала ему вдохновение и талант:

Я хочу бути терпким, як яблуко, Зелене яблуко з твоїх садів, Червоноградщино, де я блукав, Де я горів і цвів. Тече ріка, два миє береги, Два миє береги - одним садам. Краси твоєї ні за Америку, Ні за Австралію я не віддам.

(109) Мягкий лесостепной рельєф, напоённый степными травами воздух, чистые звонкоголосые реки Орчик, Сула, Берестова - благословенная Полтавщина оставила неизгладимый след в сердце поэта.

А ещё были песни матери. Помнила их она бесчисленное количество. Она и передала сыну в наследство ненасытную любовь к народному творчеству. "Не кончается её песня, только, чем дальше она поёт, почти шёпотом, а я слышу каждое слово, слышу её дыхание и знаю, что это не песня, а сама она рассказывает, и сердится, и прощает - не прощает. Может, она сама складывала свои песни? Больше ни от кого я не слышал их никогда", - писал на склоне лет Леонид Первомайский.

Грамоте он научился очень рано, учился всюду понемногу и всюду по-разному: в начальной школе, в мужской гимназии и в советской семилетке. Много и жадно читал: эта страсть оставалась на всю жизнь и, собственно, поэтому самостоятельно получил глубокие знания.

Неизвестно, какая судьба выпала бы способному парню, если бы не революция, которая разгорелась где-то далеко в Петрограде и постепенно докатилась и до Украины. Вспыхнула гражданская война, и настали дни, "когда огонь и буря катились по степям и дорогам растерзанного края, и не было приюта и защиты тихим и щедрым сердцам. Да и сердец таких не было. Тихих сердец не было."

Были, очевидно, да не такое сердце билось у автора этих строк. Хотя, по возрасту, он не принимал участия в революционных событиях, но не надо думать, что для него не существовало дилеммы: на чьей он стороне.  Безусловно, революционные бои гражданской войны сформировали его мировоззрение. В это же время юноша пробует писать.

...Я шкрябав вірш і тягнувсь по місту В компанії патлатих хлопчаків, Обідраних, голодних і холодних:

Населення ненавиділо нас, Завзятих ворогів чужих городів, Нестиглих яблук і зелених груш.

Эти подростки, как и все их ровесники, также мечтали о чём-то необыкновенном, в особенности им нравились фильмы о жизни вымышленной и прекрасной. Проникали они в кинотеатр, минуя контролёров. Илью друзья старались  протолкнуть в таинственную (110) темноту кинозала обязательно: он потом пересказывал увиденное (и домысленное) стихами. Как-то такое импровизированное выступление босоногого поэта услышал юноша в ободранной шинели, который называл себя Спартаком. Он привёл парнишку в комсомольскую ячейку, где на стенах висели злободневные лозунги, а по углам стояли пирамиды винтовок. Юный поэт прочёл присутствующим, что мог, и услышал приговор: "Стихи должны быть не из книги, а из жизни." Ему дали задание - тут же, при всех написать стихи о баррикадах Парижа. Стихи были написаны, одобрены, после чего автору поручили выпускать стенгазету.

В 1924 году, придумав боевой комсомольский псевдоним "Первомайский", начинающий автор послал в редакцию газеты стих, который назывался "Мы". Рукопись попала к земляку Ивану Савченко, который, не задумываясь, довел её до кондиции и напечатал под двумя фамилиями. Это был дебют Леонида Первомайского в печати.

Ми молода невмируча сила,
Зоряні в небо вбиті клинки,
Піснею,
          словом,
                    плугом,
                              ділом -
Карбами краємо сонні віки!

Так звучит стих "Мы" в последней авторской редакции. Перекроить жизнь, построить новые общественные отношения, зажечь огонь революции во всём мире - вот что воодушевляло в то время творчество Леонида Первомайского.

Бунтаримо армій парад,
Вчиняємо кроком майдани,
Могутня гроза канонад
Колише моря й океани.
Стрічаємо бурю грудьми
І штурму не кажемо: годі,
Нехай закипають громи -
Ніщо нас не спинить в поході.

("Буде день")

Впоследствии Леонид Первомайский пересмотрел свои ранние стихи, от некоторых отказался, другие перестал печатать, (111) считая их наивными. Таким образом, многие из них просто позабылись - и напрасно. Читать их очень интересно. Они волнуют пламенностью, пафосом ежеминутного превращения, юмором подмеченных деталей, тонким искусством стилизации, почему-то ныне почти забытыми ("Монолог партизана Гурия", "Бабина казка").

Леонид Первомайский пытался не только писать, а и жить так, как он учил в своих стихах. В 1932 году поехал на Памир, путешествовал, встречался с пограничниками, крестьянами, привёз из Таджикистана, кроме рассказов и стихов, целую серию фотографий, которые имеют этнографическую ценность.

Водоспади музики й вогню,
Ріки молодості і пороги
Переходив я вбрід,
Щоб пройти мою молодість знов.
Крізь дороги боїв
На шляхи перемоги -
Серце, куте в остроги,
Я проносив живе
І доніс його, осьдечки - ціле воно!

Гей ви, хлопці мої,
Лежите у холодних могилах,
Безпритульні коростяві друзі,
Мовчазні продотрядники,
Суворі партійці, веселі чекісти
І в повному складі ЧОН!
Як ви вміли голодними днями звитяг
Через хмарні злигодні життя нести стяг
І ставити віхи на виднокрузі,
І невтомно йти на мости безсмертя
Крізь дроти вікових заборон!

Вместе с тем, слышна ему и другая музыка слова и чувств, она отзовётся ещё в его стихах, и как отзовётся!

Неначе флейти звук печальний,
Що, затихаючи, бринить,
Спливає сном за обрій дальній
Холодна мовчазна блакить.
Згасає день, і непрозора
Лягає тінь на мій поріг,
Вступає вечора валторна,
В симфонію звучить нічник.

(112) Какой неожиданный и широкий диапазон мыслей! Да, Леонид Первомайский знал, что такое власть языка, чувствовал музыку стиха.

20-30-е годы были для него чрезвычайно плодотворными. Все тогда начинали рано, бурно, и всё таки...В 26 лет издал пятитомное собрание произведений, где были представлены и проза, и драматургия, и, конечно, поэзия. И хотя Леонид Первомайский упрекает себя в лени и недостаточной работоспособности, перед нами пример, который достоин подражания. И неудивительно, что на I Всесоюзном съезде писателей среди других делегатов присутствовал молодой Леонид Первомайский. Таким эмоциональным, требовательным к себе появился он и на трибуне съезда. Напомнил, что Шандор Петефи и Михаил Лермонтов в его годы уже сказали всё, что нужно было сказать человечеству.

"Я хочу смотреть в глаза завтрашнему дню советской поэзии. Я хочу смотреть в глаза правде... Я говорю о моём поколении, о 27-летних, о тех, кто в других условиях были бы мастеровыми и пастухами, рабами, навек прикованными каждый к своей тачке, гребцами на галерах, палубы которых сотрясает пьяный топот верхних десяти тысяч... Я не понимаю благодушного настроения тех, кого в 27 лет называют молодыми поэтами. На что они надеются? На то, что будущий год принесёт им настоящее чувство и остроту мысли, которые необходимы для написания великих произведений искусства? Неужели 27-летние поэты считают, что великие чувства и важные мысли придут к ним в порядке пришествия святого духа в то время, когда они достигнут лет апостолов?..

Нет и не было времени более героического и прекрасного, времени наиболее ярких контрастов, времени глухих взрывов и катастроф, времени творчества и великих прозрений в будущее. Мы мало дерзаем. Нам мешает самодовольность и самовлюблённость."

И вот финал выступления на съезде писателей: "Если мы упадём в будущих боях, перед которыми стоит наша Родина, и если наших тел не найдут так же, как не найдено было тело 27-летнего творца Шандора Петефи, - песни наши будут жить в сердцах грядущих поколений."

Эта тревога, предчувствие великих потрясений и испытаний пронизывают предвоенную его лирику. Наверное, высокая совесть приказывала ему брать эту тональность. Сборник 1940-го года "Барвінковий світ" завершается аккордом страшного предчувствия: (113)

На світанні меркнуть зорі,
Гаснуть іскрами в золі...
Тихо в небі. Тихо в морі.
Неспокійно на землі.

И когда тревога поэта вдруг стала грозной реальностью для миллионов людей, когда упали на Киев немецкие авиабомбы, а вражеские танки поползли по нашей земле, Леонид Первомайский был к этому давно готов. И ответил не только стихами, большинство из которых стали уже украинской классикой. Он, освобождённый от военной службы из-за плохого зрения, несколько раз ходил в военкомат и добился-таки, чтобы его направили в действующую армию. Фронтовым корреспондентом прошел дорогами войны все четыре огненных года. В полевой сумке вместе с новыми стихами носил фотографию дочери, письма своего друга Мате Залки и фото довоенного Киева.

Ему, патриоту, очевидно, было необходимо месить солдатскими сапогами тяжёлую грязь отступления, в составе передовых частей идти по кольцу, которое смыкалось вокруг окружённой 6-ой немецкой армии, под Сталинградом попадать под вражеские пули, под артобстрел.

Леонид Первомайский завоевал право говорить от имени рядового участника войны, а высшей чести для писателя быть не может.

Доходило, казалось бы, до абсурда: когда даже была возможность заснуть в хате, поэт ложился во дворе, прямо на шинель, а под голову подкладывал кулак. Можно было поступить по-другому? Конечно, можно. Но не родилось бы тогда ни таких стихов, ни такого понятия, как высокое призвание поэта. "Подвиг поэта приравнивается к подвигу Александра Матросова, - мы так же прикрываем грудью от смертельного огня свой взвод, своё человечество."

Я свідчу це, бо зрозумів
Красу живих світів,
Бо наді мною прошумів
Заліза мертвий спів.

Хто не схилявсь перед життям
І не збагнув мене, -
Хай крізь вогонь перейде сам,
Тоді він все збагне.

(114) Леонид Первомайский рано и сразу занял надёжное место в поэзии. Феномен поэта - в беспрерывности развития его таланта. Образ альпиниста - один из любимейших для него. Неумолимое достижение вершины - это цель его творчества.

Уже к исходу жизни он создаёт наиболее выдающиеся книги стихов "Уроки поезії", "Древо пізнання", повесть "Чорний брід", роман-балладу "Дикий мед". Как это случилось - тайна, загадка.

Казалось бы, сейчас на Полтавщине вряд ли встретишь человека, который был бы знаком лично с замечательным поэтом. АН нет! В Хеседе "Нефеш" участник Великой Отечественной войны Наум Яковлевич Боровинский отлично помнит Леонида Первомайского.

Где-то в начале пятидесятых годов работал в поселке Ирпень под Киевом учитель истории. Место славилось своими чудесными лесами и прозрачными притоками Днепра. Здесь стоял маленький домик сельского учителя. Неподалёку - двухэтажная красивая дача, хозяином которой был Леонид Первомайский.

В гости к Первомайским приезжали художники и артисты, известные писатели и поэты. Вечером, когда солнце уходило за кроны деревьев и в воздухе наступала относительная прохлада, соседи выходили за ворота своих домов. Вот и встречались: один - маститый поэт, которого знала вся Украина, отмеченный Государственной премией, другими наградами, и скромный учитель. Им было о чём поговорить, оба - и поэт, и учитель - прошли страшную войну, где Наум Яковлевич потерял руку. Леониду Первомайскому, казалось, вполне благополучному поэту в послевоенные годы, как и многим его знаменитым коллегам, особенно евреям, пришлось познать горечь и несправедливость критических разносов. Читатель, наверняка, помнит это тяжёлое для нашего народа, особенно для творческой интеллигенции, время. Оба чувствовали и понимали абсурдность обвинений, выдвигаемых поэту, ждали, когда придет "оттепель".

Леонид Первомайский, как вспоминает учитель, был очень красивый человек: негустые седые волосы зачёсаны наверх, на глазах - очки в роговой оправе, летний пиджак наброшен на плечи. Держался поэт просто, никакого чванства, зазнайства не было и в помине.

Прошло около пятидесяти лет с того времени, а Наум Боровинский рассказывает о тех недолгих встречах, как будто они были вчера, вспоминает друзей поэта - врачей Ирпеньской онкобольницы, любимую дочь Леонида Первомайского.

Прежде всего, невзирая на беды и болезни, поэт трудился денно и нощно. Как напоминание, повесил на стене своей комнаты (115) плакат с латинским крылатым выражением: "Ни дня без строчки!" Работал чаще ночью, чтобы не мешать семье, и всё же в семь часов утра уже поднимался, открывал двери в сад, варил себе крепкий кофе и снова садился за письменный стол.

К старости он глубоко и внимательно пересмотрел своё творчество, откинул то, что не отвечало его возросшим требованиям. Таким образом, он не поместил в свой семитомник множество стихов, рассказов, пьес, которые, как он считал, не смогли пережить времени.

Одной из постоянных неотложных задач, которые ставил перед собой писатель, было самосовершенствование: "Творчество - не только познание мира, а и самопознание. Несовершенство наших произведений - чаще всего наше собственное несовершенство."

Коли б, коли б же міг тепер ти
Единим помахом руки,
Немов з шкільної дошки, стерти
Свої поразки й помилки...
Ти чесно прагнеш сердцем чулим
До первісної чистоти,
Але з усім своїм минулим
Повинен у майбутнє йти.

("Минулого не перебореш")

Он всегда был молод душой.

Ще в зав'язі дрімає пізній плід,
Ще тільки в перших снах мені маячить
Гіркий, принадний, таємничий світ, -
Мені ще тільки вісімнадцять літ...
Як шкода, що цього ніхто не бачить!

("Старість")

Он был горд своим званием творца, поэта, высшего звания для него не было. Как он сам написал в стихотворении "Помирають міністри і полководці", "Я поет. Не хвилюйтеся. Я не помру."

На могиле Леонида Первомайского установлена не плита, не бюст, а три пилона, которые символизируют свитки листов бумаги, наполненные ветром, и крылья, вознесённые для полёта. И слова:

В путь вирушив я, веселий і безстрашний,
І щастям заплатив за дар пісень, -
І не забудеться мій день вчорашній,
Коли настане завтрашній мій день.

Можно удивиться и позавидовать: какая же вера водила рукой поэта, какая уверенность в том, что жизнь не напрасна, что труд его был отдан людям!

 

Художник света и тепла (памяти Соломона Розенбаума)

 

Хостинг от uCoz