Меню: "Записки и воспоминания. 1888-1908 г.г."; Бібліотека
  Версія для друку   На головну

XLVII.

Поездка в Петербург с целью личными хлопотами ускорить разрешение изданія "Полт. Вестника". — Витте и Плеве по вопросу о стражниках. — Благоприятное положение моего дела. — Зверев. — В ожидании Плеве. — Горленко. — В ресторане Лейнера. — Разрешение издания "Полтавского Вестника". — Знакомство с Ясинским.

В Петербурге меня ожидало неприятное известие — Плеве уехал в Крым, где в то время пребывал Двор, — и возвращения его в Петербург ожидали недели через две.

Говорили, что в Крыму, в это время, шла серьезная борьба между Витте и Плеве из-за проектируемого Плеве института сельских стражников, против которых был Витте и, как министр финансов, не хотел давать на этот институт денег.

Говорили, что исход этой борьбы покажет, чье влияние в сферах окажется преобладающим, — а также от него, т. е. от исхода этого спора, как прибавляли в Главном Управлении по делам печати, — будет зависеть и судьба моего ходатайства, — ибо, ежели выиграет Плеве, то возвратится в хорошем расположении духа и, вероятнее всего, беспрепятственно разрешит газету в Полтаве, — а проиграв с Витте, он, пожалуй, станет срывать неудовольствие за свою неудачу на разных просителях, и прежде всего, на предпринимателях частных изданий.

В общем же, мои шансы были хороши. Делопроизводитель Главного Управления — потом, кажется, член Совета, на место Адикаевского, Садовский, дал мне "справку", что все бумаги, относящиеся к моему ходатайству, получены и при том — все благоприятного содержания.

Посоветовал обратиться к начальнику Главного Управления Звереву.

Когда Зверев пришел, я к нему заявился. Симпатичная, но какая-то незначительная личность. Простой необыкновенно, обходительный.

— Все будет зависеть от отзыва губернатора, — сказал он, когда я ему изложил цель моего посещения.

— Отзыв уже получен, ответил я, — и при том, кажется, благоприятный.

Зверев потребовал бумаги, рассмотрел и заметил:

— Да, все в порядке, — я дам благоприятное заключение и уже от министра будет зависеть разрешить вам издание. Министр, как ожидают, возвратится дней через десять, — а вы поезжайте домой.

— Нет, я решил остаться в Петербурге и дождаться здесь исхода моей просьбы, — сказал я.

— Да зачем, мы вас уведомим, уезжайте, — почему-то настаивал Зверев.

А я все таки заявил, что останусь и дождусь результата, — за тем приехал.

Зверев пожал плечами.

Итак, я остался ожидать Плеве — и остался, скажу откровенно, с большим удовольствием. Такой удобный предлог отдохнуть и поразвлечься. Я усердно посещал театры, музеи и прочие столичные достопримечательности, уже, впрочем, знакомые мне.

Отыскал своего знакомого Баранского, начавшего журнальную карьеру в "Губ. Вед." и сравнительно недавно покинувшего Полтаву и приехавшего в Петербург искать счастья.

Счастья здесь он не нашел, а обрел преждевременную смерть, на улице столицы, в известный день 9-го января 1905 года, о чем подробно скажу в своем месте. В описываемое же время, он перебивался в поисках работы и я его угощал каждый день обедом — то в любезном моему сердцу "Ярославце", где, впрочем, сильно надоел орган, наигрывавший постоянно во время обедов попурри из "Евгения Онегина", то в "нормальной столовой" — за Казанским собором.

Время проходило незаметно. Заходил частенько в Главное Управление по делам печати — осведомлялся, когда возвратится Плеве, и беседовал с курьерами, из которых некоторые оказались земляками, из Черниговской губернии, и с интересом расспрашивали о родной Украине.

Все вечера проводил в театрах. В "Консерватории", на "Нероне", которого пел Клементьев, встретился с Горленко, знакомым, и одно время сотрудничавшим в "Губ. Вед."

Горленко после спектакля повел меня ужинать в известный ресторан Лейпера — сборный пункт литераторов и артистов. И действительно — тут встретили Далматова, Баратова и др.

В одном углу указали мне диван — любимое когда-то место А. В. Амфитеатрова, на котором он, за хорошей выпивкой, проводил дни и преимущественно ночи.

Было шумно, оживленно — и отчаянно накурено. К нашему столику подошел "Черниговец" — рассказал несколько пикантных анекдотов, выпалил несколькими экспромтами — и засел за соседним столиком доканчивать ужин с Далматовым.

От всего я был в восторге — и с интересом рассматривал известных журналистов и артистов, которых называл мне Горленко.

Я говорил Горленко о том, как мне нравится жизнь в столице, в такой, хотя и пропитанной табачным дымом и пивом, но все же увлекающей и поднимающей нервы атмосфере — и как скучно в Полтаве.

— Да, — охлаждал меня Горленко, — нравится вам столица потому, что вы только изредка приезжаете сюда и притом проживать деньги, а вот попробовали бы остаться здесь, чтобы наживать, — уверяю, иное сказали бы. Отвратительная жизнь и с каким наслаждением я променял бы Петербург на мой хутор...

Увы — хутор Горленка был заложен и перезаложен и он сам вынужден был "зарабатывать" средства к существованию работой в "Новом Времени".

Горленко заведовал библиографическим отделом в иллюстрированных прибавлениях к "Новому Времени" — и получал хотя и порядочный гонорар, но недостаточный для хорошей жизни в столице.

Жил Горленко на ул. Жуковского, в меблированных комнатах. Я несколько раз заходил к нему в номер, он угощал меня чаем и показывал разные старинный безделушки, которые ему удавалось открыть и приобрести в тот день у какого-нибудь торговца — антиквария.

Как я уже упоминал, Горленко писал небольшие статьи по историческим вопросам, воспоминания и т. п. и в "Губ. Вед." под псевдонимом "Бунчуковый товарищ". Он был любителем украинской старины и охотно делал экскурсии в глубь веков своей родины. Жизнь в столице, видимо, его тяготила, равно как и материальная небезпеченность, — наиболее же его угнетала невозможность выкупить свой хутор, в Прилукском уезде, который все более и более обременялся долгами, и Горленко с трудом уплачивал разные налоги и проценты по закладным и займам. О своих родственниках в Петербурге — известной певице Долиной и ее муже Горленко — Василий Петрович не любил говорить, а если вспоминал, то с явным неудовольствием.

Не сомневаясь в том, что издание "Полт. Вест." мне разрешат, я все подговаривал Василия Петровича принять систематическое участие в сотрудничестве, но дело не выгорело. Нуждаясь в средствах, он не мог отдавать "Полт. Вестн." и труд, и силы за тот гонорар, кокой я мог ему предложить, так что, уехав из Петербурга, я его потерял из виду — и вдруг, уже в 1907 году, кажется, в мае, получаю большую телеграмму, в которой он умоляет похлопотать, где следует, отменить назначение в продажу его хутора за неплатеж земских и других налогов; сам Горленко лишен был возможности что-либо сделать в этом случае, так как лежал в больнице, прикованный к постели тяжкой, грудной какой-то, болезнью.

Я бросился к губернатору Князеву. В приемной встретил вице-губернатора Катеринича и правителя канцелярии д'Айстетена. Изложил суть дела. Они посоветовали обратиться в губернскую земскую управу. Я отправился к Ф. А. Лизогубу. Федор Андреевич, выразив горячее сочувствие к судьбе известного и ему Горленка, сказал, что ничего не может сделать, — а следует адресоваться в Прилукскую земскую управу, с просьбой повременить с продажей имущества Горленко несколько дней, после чего Горленко, как он телеграфировал, обещал уплатить все налоги и недоимки. Я так и сделал — телеграфировал в указанном смысле в Прилукскую управу, а дня через три получил из Петербурга телеграмму, извещающую о смерти Горленка в больнице...

Так покончил свое земное существование один из симпатичнейших людей, талантливый, образованный журналист и недолгий мой сотрудник. Но это, повторю, печальное событие случилось позже описываемого мною времени, а теперь я с ним все советовался как лучше повести затеваемое мною дело.

Прошло, после моего прибытия в Петербург, дней десять, как возвратился Плеве — и в тот день, когда Зверев должен был отправиться к нему с докладом и о моем ходатайстве, я спозаранку уже толкался в Главном Управлении и с волнением ожидал возвращения Зверева от министра.

Было, сравнительно, уже поздно; давно были зажжены лампы — а Зверева все нет. Наконец, некоторая суетливость среди курьеров указала, что Зверев идет. Вот он, маленький, черненький человечек, прошел в кабинет, за ним курьер протащил необъятную папку с бумагами.

Мое сердце усиленно билось — что то он принес мне?

Курьер из кабинета быстро пробежал через приемную в следующее помещение, — и оттуда, то же торопливо, прошел в кабинет Зверева Садовский.

Садовский вышел не скоро.

Я к нему.

— Разрешено, — коротко сказал он.

От сердца отлегло.

Я попросил, чтобы мне дали официальную справку о разрешении издания, так как необходимо сообщить телеграфному агентству, — а там, хотя знакомые, пожалуй, без такой справки и не поверят.

Тотчас же справку мне "выстукали" на Ремингтоне, а один из писцов на моих же глазах начал писать всякие "копии" и другие бумаги, относящиеся к разрешению издания "Полт. Вестн." и подлежащие отсылке Полтавскому губернатору.

Я усиленно просил поторопиться, ведь ноябрь на исходе, — когда же я успею публиковать об издании и вообще сделать необходимые подготовительные работы, чтобы начать выпуск новой газеты с 1-го января.

Мне любезно обещали, что все будет сделано в наикратчайший срок.

Отпустили меня из Главного Управления со всякими напутствиями и пожеланиями, вообще — расстались приятелями, а с некоторыми чиновниками, с которыми я успел завязать дружеские отношения, даже расцеловались.

Отсюда я забежал в отделение телеграфа, тут же через дверь, и послал благодарственную, за содействие, телеграмму князю Урусову, а другую в редакцию "Губ. Вед." — брату, который, в мое отсутствие, заведовал редакцией.

Потом помчался в Российское агентство, где бухгалтера и секретари и кассиры — были знакомы, так как я был их Полтавским агентом, — показал "справку" — и агентство на другой же день оповестило мир о важном событии — разрешении в Полтаве такому то — имя рек — издание частной газеты "Полтавский Вестник".

Все это было 16-го ноября.

Как мне передавали, 17-го ноября, телеграмма появилась в "Губ. Вед." в Полтаве — и произвела должную сенсацию.

Из агентства я поехал к Горленко — и застал у него, за чайным столом, Ясинского (Максим Белинский). Познакомились.

Мастодонтообразная, волосатая, наружность популярного писателя скрывала мягкую, вегетарианскую, душу. Ясинский с любопытством расспрашивал о Полтаве и газетных делах. Я ему сказал, что видел его много раз в Киеве, когда я был студентом, а он там жил, часто гулял в Ботаническом саду, в широкополой шляпе и кургузом пиджачишке, слушал здесь пение соловьев и написал в киевскую "Зарю" — редактируемую Павликом Андриевским, поэму "О чем гремят соловьи".

Ясинский с умилением вспомнил и Киев, и Ботанический сад — и свою молодость, когда он только начинал писательскую карьеру.

Между прочим, он настойчиво рекомендовал мне пригласить в сотрудники живущую в Полтаве начинающую писательницу Круповецкую.

— Симпатичный талант — несколько раз повторял Ясинский, — а я, между тем, даже не слышал в Полтаве такой фамилии. Затем, он тут же написал, с моих слов, хронику об издании в Полтаве частной газеты, — для "Биржевых Ведомостей", в которых он тогда работал.

Простившись с Горленко и Ясинским, я на другой день выехал из Петербурга.